Великая Отечественная война в одночасье накрыла своим черным крылом Советскую страну. Работа, учеба, производство, сельское хозяйство, сама жизнь — все подверглось коренным переменам.
Произошли изменения и в деятельности Ильменского заповедника, внесшего огромный вклад в укрепление оборонной мощи СССР. В год, когда мы отмечаем 75-летие Великой Победы и 100-летие заповедника, пришло время узнать, чем занимались его сотрудники в лихую военную пору.
Что им, фашистам, договор?..
«День был выходной, — читаем в дневнике метеоролога Антона Скаруцкого. — На небе ни облачка. На озере Большое Миассово полный штиль, из-за которого озеро превратилось в огромное голубое зеркало. Я вожусь на берегу у летнего очага, и тут происходит что-то чудовищно-неправдоподобное.
Подходит наш участковый
лесничий Певцов:
— Война ведь началась…
— Да брось ты меня разыгрывать. Не может этого быть!
— Я и сам бы не поверил, но это факт. Старший лесничий Дьячков передал.
— Да как же это… А договор о ненападении?
— Наивный ты человек… Что им, фашистам, договор?..
Блистательный летний день словно померк в моих глазах…».
В первые же дни войны большинство научных работников заповедника, оставив свои микроскопы и лаборатории, ушли защищать Родину.
Среди них был и кандидат геолого-минералогических наук
Борис Макарочкин, старший инженер-лейтенант запаса.
Походная химлаборатория.
«Наша стрелковая дивизия стояла в городе Великие Луки, в 500 км от Москвы, Калининский фронт, — рассказывал впоследствии Борис Александрович. — До дивизии добирались 13 дней, в товарных вагонах, не обмундированные, не вооруженные. Не успели выгрузиться, как немцы стали яростно обстреливать и бомбить. Пришлось спешно отступать. Отступали быстро, чтобы не попасть в окружение, делая 30-40 км в день.
В результате расформирования части я попал на курсы усовершенствования офицерского состава УралВО, а затем на курсы при Военно-химической академии имени Тимошенко.
После этого меня назначили начальником походной химической лаборатории 42 гвардейской стрелковой дивизии Западного фронта.
Походная химическая лаборатория оказалась тем орудием, с которым нельзя было расставаться ни днем, ни ночью, так как немец использовал весьма коварные методы ведения войны.
Например, бросал на дорогах целые повозки со стеклянными ампулами, начиненными слезоточивым газом. Сделали анализ и установили, что этот газ приводит к замешательству среди солдат и снижает их боеспособность».
Как замаскировать автопарк?
«Коварство врага не имело пределов. Он сбрасывал на наши позиции с самолетов сельскохозяйственные орудия, плуги, бороны, которые выполняли роль психической атаки.
Приближалась зима, и наше командование приказало покрасить автопарк в белый маскировочный цвет. Но где взять известь?..
Наша химрота в верховьях Волги нашла маломощные пласты известняков, сразу же приступили к их добыче, сложили из них небольшие печи и начали их обжиг прямо на берегу Волги. Через семь-девять дней началось гашение извести, а затем покраска машин.
Нашему примеру последовали другие дивизии. Из-за этого в верховьях Волги скопилось много машин, что было небезопасно, потому что немец мог в любую минуту начать бомбежку.
Разведчики донесли, то немцы готовят против нас химическую войну. Враг, имеющий первоклассную химическую промышленность, представлял для нас большую опасность».
Отравился ипритом.
«Наш начхим армии тов. Бригадзе приказал провести дегазацию зараженного обмундирования подручными средствами на открытом воздухе. Дегазации подверглись зараженные боевым ипритом гимнастерки и брюки.
Мы собирали печную золу из крестьянских изб, делали щелок, заливали в котлы воду, помещали туда обмундирование и подогревали на костре. Дегазация длилась долго. Здесь у костра, я отравился парами иприта и попал в эвакогоспиталь.
После лечения в семи госпиталях попал в распоряжение Восточно-Сибирского геологического управления, которое направляло меня в разные районы Сибири, Читинскую, Иркутскую области.
В результате поисково-разведочных работ нами было открыто крупное месторождение берилла под названием «Стрелка». За это открытие мне выдали премию 500 рублей.
…Демобилизовался в 1945 году.
Награжден четырьмя медалями
и орденом Отечественной войны 2 степени».
Ничего героического
А вот что рассказала работница заповедника Полина Дмитриева: «Когда началась война, я была бригадиром на торфоразработках. С первых дней после работы бегала на полигон, обучалась военному делу, училась стрелять, бросать гранаты, занималась общей физической подготовкой.
В июле 1942 года получила повестку и уже в три часа ночи была в эшелоне, заполненном девушками. Из Миасса нас было 45 человек. А всего из Челябинской области — 1200 девушек.
Выгрузились в Саратове. Город бомбили всю ночь, горели окраины со складами нефтепродуктов, было страшно.
В Саратове наш эшелон расформировали. Меня направили в зенитную батарею. Сначала изучала матчасть, а потом встала у орудия четвертым номером. Так и была зенитчицей до конца войны.
Наша часть в составе 2-го Украинского фронта прошла от Саратова до города Плоешти в Румынии. Здесь, в Плоешти, нас оставили охранять заводы от полетов. Только в октябре 1945 года нас демобилизовали.
Когда меня спрашивают, было ли страшно на войне, я отвечаю: «Страшно по тревоге бежать к орудию. Внутри все сожмется от волнения. А когда нужно стрелять, то о страхе забываешь».
Во время налета горят земля и небо. Если кто-то рядом упал, то нельзя оторваться и помочь. У меня еще была обязанность следить за температурой ствола. Стреляли часто, и если ствол сильно раскалялся, приходилось прекращать стрельбу и ждать, пока орудие остынет. Мы не видели в войне ничего героического. Это были наши будни».
Они сражались за Родину.
23 бывших работника заповедника пали смертью храбрых
на фронтах Великой Отечественной войны. В их числе:
фото из архива Ильменского заповедника
