Перипетии жизни Евгении Кутузовой могли бы стать основой фильма о детях войны
«Женечка»… Друзья, знакомые, коллеги всегда называли Евгению Фёдоровну Кутузову не по имени-отчеству, а именно так. И сегодня, несмотря на солидный возраст, она все равно остается «Женечкой» — умной, доброй, заботливой, любящей и любимой. Причем настолько любимой, что родные люди каждый очередной день рождения сестры, мамы и бабушки обязательно празднуют как юбилейный — душевно и торжественно.
Слово в слово.
Мудрый, внимательный взгляд, задумчивая полуулыбка, прекрасный цвет лица, минимум морщинок — Евгении Кутузовой ни за что не дашь ее года, хотя на долю этой обаятельной женщины выпало немало тягот и испытаний. Она — одна из тех, кого сегодня называют «дети войны». Всего два слова, а сколько событий прячется за ними… Особенно ценны рассказы Евгении Фёдоровны в год 80-летия со дня начала Великой Отечественной войны.
…Родилась Женя Мурашова в Калининской (ныне Тверской) области в деревне Дурниково, что вблизи железнодорожной станции Сандово.
Там, на станции, работал ее отец, человек грамотный, деликатный, мягкий. Мать трудилась в колхозе, и все отмечали, что «у Варвары Петровны ум мужской, а характер твердый». Она не баловала своих троих детей, была к ним требовательной, но справедливой.
Еще до войны Варвара Петровна тяжело заболела, и с тех пор жизнь ее превратилась в бесконечное путешествие из дома до больницы и обратно. Ухаживать за больной приходилось Жене, которой на тот момент не исполнилось и семи лет. Стойкая девчушка перестилала белье на больничной койке, кормила и поила маму. А очутившись дома, бралась за хозяйство — оно было отнюдь не маленьким, и хлопоты приходилось делить пополам с Александром, старшим братом-подростком. С трудом ворочая тяжеленные чугуны, Женя варила обеды для семьи (и заодно — для домашней скотины), доила коров, стирала, штопала — и при этом не пропускала школу, где была отличницей.
— Учить уроки мне было некогда, — рассказывает Евгения Фёдоровна. — Поэтому в школе я вся превращалась в слух и не отрывала взгляда от учителя, стараясь все-все запомнить. Как-то на литературе меня вызвали к доске, и я слово в слово повторила то, что говорил педагог. Но поставили мне… тройку, потому что «учебник в руки не брала». Мне, ребенку, было непонятно, как учительница узнала об этом?..
Медаль за бдительность.
— Когда началась война, немцы быстро прошли южную железную дорогу, — продолжила Евгения Фёдоровна, — а наша северная, которая связывала Ленинград и Москву, осталась свободной. Сандовский район оказался в тылу. Осенью 1941 года железнодорожную магистраль (и особенно единственный мост через реку) постоянно бомбили. Сразу после бомбежки его начинали ремонтировать, и спустя час-два по мосту уже шли эшелоны: раненых везли в тыл, а на фронт — боеприпасы. Только пройдет состав, как снова налетают вражеские самолеты, а вслед за ними наши. Начинается бой — и так без конца: то наш самолет подбили, то вражеский. Деревню, к счастью, не трогали. Рядом с нами был большой лес — «Максимиха», и говорили, что там скрываются немецкие диверсанты.
— Председатель колхоза, которая очень жалела нашу семью, предложила маме: «Петровна, пусть твои ребята пасут колхозных коней, а платить я буду тебе!» Мы с Сашей и соседскими детьми стали ходить в ночное. И однажды случайно обнаружили диверсантов. Мальчишки вскочили на коней и помчались в Сандово за подмогой, наказав нам, сестренкам, следить за немцами. И мы следили!.. Вернулись они с милицией, которая окружила и арестовала вражеских агентов. За это ребят наградили медалями, чем они очень гордились!
Хлеб украли!
— Как-то в деревне объявили, что завтра придут немцы. Народ затаился, но немцы не пришли ни завтра, ни послезавтра. Гораздо позже стало известно, что спасло жителей Дурниково от фашистского нашествия. Рядом с деревней было огромное топкое болото, которое тянулось до самого Ленинграда. Советская армия загнала вражеское войско в трясину, и они погибли. С тех пор фашисты стали бояться русских болот… Все мы знали, что ходить туда опасно — случись что, тебя никто никогда не найдет. Но на болоте росла такая крупная, такая сладкая, такая вкусная клюква, что мы, дети, ползали по-пластунски между ямами, из которых в войну брали торф, и рвали ягоды. Надо же было что-то есть… Немного спасали от голода и собранные на полях колосья или выкопанная из-под снега мерзлая картошка. А еще мы сушили клевер, перетирали его в муку и пекли хлеб — без соли, сахара и дрожжей. Этот «хлеб» нельзя было есть горячим, поэтому его клали на окно, чтобы остудить и подсушить. И был случай, когда хлеб бесследно исчез. Через много лет соседский парень признался, что хлеб своровали они с друзьями.
Спасли… коровы.
Однажды утром в окно постучали. Фёдор Мурашов взял протянутую курьером бумажку, решил, что это извещение о смерти жены, и так расстроился, что никак не мог найти брюки, которые держал в руках. Когда же понял, что это повестка на фронт, то обрадовался — и сразу нашел потерянную одежду.
Воевал Фёдор под Москвой, дошел до Чехословакии, был дважды ранен, получил тяжелую контузию, долго лечился. Рассказывая потом детям о войне, припомнил однажды интересный эпизод. Во время боя немцы окружили наших солдат так, что деваться бедолагам было некуда: с одной стороны враги, с другой — болото. Казалось бы, ситуация безвыходная. Но мужики приметили, как через трясину переходят коровы — и пошли по их следам, ведя за собой лошадей. Спаслись!..
«Я большая. Потерплю…»
В отсутствие отца детям Мурашовых назначили женщину-опекуна. Благое, в общем-то, дело, однако у опекунши были две взрослые дочери, чей растущий организм требовал пищи. И требовал так настойчиво, что девушки, уходя отоваривать талоны, на обратном пути частенько съедали не только свой хлеб, но и тот, который предназначался сиротам. «Лучше бы мы жили одни», — с горечью заявил сестре старший брат.
Между тем, к многочисленным домашним хлопотам Жени добавилась еще одна. Из блокадного Ленинграда к ним добрались родная тетка и ее маленький сын. Оба были настолько истощены, что приходилось прятать от них в сундук еду, потому что сразу много есть блокадникам запрещалось.
Малыш, который был ровесником младшего Жениного братишки, не мог ходить и целыми днями без остановки причитал: «Кушать-кушать-кушать…» Девочка варила мальчишкам манную кашу, но сама не брала в рот ни крошки. Понимала: «Они больные, маленькие, им надо питаться хорошо. А я — большая, я потерплю».
Окончание следует.
