Майор медицинской службы Элла Воробьева – о том, что увидено и пережито.
Обычно журналисты пишут о других людях, но иногда хочется рассказать о своих родных. Моей бабушке, майору медслужбы, ветерану Великой Отечественной войны Элле Израильевне Воробьевой исполнилось сто лет, из которых почти 60 она отдала медицине.
Увидели воочию
«Вернусь и я в места родные, В шинели серой, в сапогах, С воспоминаньями живыми О прошлых грозах и боях…» — так писала когда-то с фронта домой, на Южный Урал, вчерашняя выпускница Пермского мединститута Элла Певзнер.
В моем домашнем архиве хранится ее письмо с теми самыми «воспоминаньями живыми».
«Я училась в Пермском медицинском институте, — писала 22-летняя Элла. – Когда началась война, мы, студенты, сочетали учебу с работой в госпитале, разгружали на Каме баржи с картофелем и морковью, бегали на стройку. 20 июля 1943 года, после выпускного вечера, нас направили в Свердловск, где до ноября готовили по военно-полевой хирургии для отправки на фронт.
После учебы приехали в Москву, откуда нас с подругой по институту Катей Сумник из резерва Главного Командования направили на 1-й Украинский фронт. До этого о войне мы знали только по кинофильмам, газетам, радио, рассказам знакомых фронтовиков. Теперь увидели ее воочию: разрушенные дотла города, выжженные села…».
Боевое крещение
«Наш фронтовой эвакопункт (ФЭП-83) находился в селе Большая Дымерка под Киевом. До железнодорожной станции Бровары мы добрались товарным поездом, а дальше – 20 километров – надо было добираться на попутках.
Наша группа из 20 человек, куда входили и мы с Катей, ожидала машину на железнодорожном переезде. Была глубокая ночь, быстро стемнело. Вдруг послышался гул самолетов. Сторож на переезде крикнул нам: «Ложись!». И – странное дело! Ведь нас учили, как вести себя при налете авиации, а мы почему-то дружно поползли под высокий тополь у будки путевого обходчика. Отрезвила нас ругань сторожа, применившего все известные ему обороты русской речи.
Мы быстро пришли в себя и полезли в ямы укрытия. Послышался грохот взрывов, бомбы рвались совсем рядом. Затем все стихло, мы вылезли из укрытий… Пахло гарью, горели станционные постройки. Это было наше первое боевое крещение».
«Землянка» и Бурденко
«Вскоре подошла машина, и через час мы уже были в Большой Дымерке. Села не было – его сожгли фашисты. Люди жили в землянках. Кое-как в темноте мы отыскали одну из них. Хозяева приютили троих – меня, Катю и горьковчанку Машу. В землянке, кроме хозяев, жила еще коза… Днем разыскали свой ФЭП-83, разместившийся в единственном уцелевшем здании (ФЭП – фронтовой эвакуационный пункт, который занимался развертыванием госпитальной базы фронта и эвакуацией раненых и больных – ред).
Получили назначение в город Конотоп, во фронтовой эвакогоспиталь. Неделю добирались до Конотопа на санитарных летучках, открытых платформах, под проливным дождем.
Госпиталь 2466 только недавно прибыл из Тбилиси. Врачами, сестрами, санитарками были грузины, армяне, дагестанцы. Вначале мы объяснялись с ними, как говорится, на пальцах, но потом усвоили необходимые для работы и общения грузинские слова, а они научились немного говорить по-русски.
С этими людьми я до июня 1946 года делила трудности и скромные радости двух военных и одного послевоенного года. Радостью был приезд фронтовых бригад артистов. Вот тогда я впервые услышала «Землянку». В дни затишья мы вечерами пели эту и другие фронтовые песни.
В Конотопе пробыла недолго. Но мне посчастливилось встретиться там со знаменитым советским военным хирургом Бурденко».
В трех км от фронта
«Затем был Киев – разрушенный, истерзанный, но все-таки прекрасный, особенно весной, когда расцветали каштаны, вишни, яблони. Я была свидетельницей последнего налета гитлеровцев на Киев в ночь на 22 июня 1944 года.
После Киева – Луцк. Здесь наш госпиталь развернулся в период боев за Львов, приняв на себя функции медсанбата. Фронт находился в трех километрах от нас.
Ночь стояла тихая, теплая. Неожиданно тишину разорвал настолько мощный гул артподготовки, что невозможно было разговаривать. Небо стало багровым… А через полчаса в госпиталь начали поступать первые раненые. Работа шла и днем, и ночью. По трое суток мы не выходили из операционной и перевязочной, беспокоили постоянные налеты немецкой авиации.
Луцк – это Западная Украина, здесь действовали националисты-бандеровцы. Весь персонал был переведен на казарменное положение. С наступлением темноты нам запрещали покидать стены госпиталя. Один из наших врачей, нарушивший этот приказ, погиб от бандеровской пули».
Первая медаль
«В конце июля 1944 года мне тоже пришлось повстречаться с украинскими националистами. Командировали меня во Львов за медикаментами. Со мной была еще одна девушка-врач, наш замполит и два бойца.
Получив груз, мы выехали на своей старой «полуторке» из Львова в четыре часа утра. Нас предупреждали, что так рано выезжать опасно, это время разгула бандеровцев. Но замполит решил рискнуть, потому что в госпитале очень ждали лекарства.
Дорога шла лесом. Вдруг впереди показалась группа людей с автоматами. Бандеровцы!.. Можно было повернуть назад, но замполит скомандовал: «Ложись!» — и мы проскочили, хотя риск был очень велик, так как пули били по бортам машины. Наше счастье, что они не пробили колеса. Груз был доставлен вовремя.
За Львовскую операцию группа наших врачей получила награды. Мне вручили медаль «За боевые заслуги».
Победа пришла неожиданно
«После Луцка была Польша. Но здесь мы даже не успели развернуться, так как наши войска стремительно ворвались в Германию. Раненые поступали из самого Берлина. Мы ждали Победы со дня на день, и все же она пришла неожиданно.
Вечером 8 мая началась стрельба. Нам объявили, что, по-видимому, на госпиталь напали бандеровцы. И вдруг – крик: «Победа! Германия капитулировала!»
Ночь перед 9 мая никто в госпитале не спал. Врачи, медсестры, раненые пели, играли на баянах. Так закончилась тяжелейшая из войн.
Через год, в мае 1946-го, мы переехали в гарнизонный госпиталь. Вначале долечивали раненых, потом – больных туберкулезом и освобожденных из концлагерей узников, доведенных до крайней степени истощения. Среди них были люди разных национальностей, но больше всего – русских. Сколько же их погибло, уже дожив до освобождения!»
И тяжело, и радостно
После Победы Элла Певзнер напишет письмо директору школы, в которой училась до войны (письмо это и сейчас хранится в школьном музее): «Долгожданный день наступил – день Победы. В этот день так ярко светило солнце! А на душе было и радостно, и тяжело одновременно. Тяжело – потому что у меня в это день было дежурство, был большой поток раненых. Их некуда уже было класть. На операционном столе лежал боец, которому вроде бы удалось сохранить ногу. И вдруг – гангрена… Конец войны мы почувствовали только в конце мая…».
В июле 1946-го Элла вернулась домой с медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне». Стала работать врачом-фтизиатром, затем была назначена главврачом Юрюзанской больницы. В 1985 году, в связи с 40-летием Победы, ей вручили орден Отечественной войны второй степени. Позже – медаль Жукова.
В апреле 2000 года приказом Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами РФ в ознаменование 55-й годовщины Великой Победы капитану в отставке Элле Воробьевой было присвоено звание «майор»…
Наталья Корчагина
Фото из архива семьи Воробьевых
