Галина Стахеева, отметившая юбилей, живет активно, поет романсы и пишет стихи.
Эта милая женщина, на днях отметившая 95-летие, совершенно не выглядит на свой возраст: пышные, тронутые благородной сединой волосы, уложенные в духе русских дворянок, придают Галине Валентиновне Стахеевой романтически-возвышенный облик.
Так и кажется: наденет она сейчас атласное, цвета спелой сливы, платье до пола, набросит на плечи кружевную накидку, взойдет на сцену — и зазвучат из ее уст незабвенные строки классической лирики…
И вот тут мы совсем недалеки от истины — с той лишь разницей, что, во-первых, стихи будут звучать не только чужие, но и свои собственные, а, во-вторых, благородная дама (а именно так хочется называть Галину Валентиновну) воспитывалась отнюдь не в тепличных условиях. На ее долю, равно как и на долю ее ровесников, выпали испытания тяжелейшие…
«Ну вот и всё…»
Петрозаводская девочка Галя Зуботыкина росла в большой, дружной семье (мама-домохозяйка, папа-художник и пятеро сестер и братьев). Задорная, боевая, жизнерадостная, она любила быть в гуще событий: пела, декламировала стихи, которых знала великое множество, и мечтала стать артисткой. И кто знает, как бы сложилась судьба Галины, не вмешайся в нее война.
В роковом 1941 году Зуботыкины уже жили в Беломорске. И тот факт, что город находился рядом с Беломорканалом, открывавшем дорогу к Ленинграду, стал определяющим для фашистов, которые нанесли сокрушительный удар по нему в первые же часы своего вероломного нападения на СССР.
— Утром 22 июня нас разбудил голос Левитана, объявляющего о начале войны, — вспоминает Галина Валентиновна. — Помню папины слова: «Ну вот и всё…». А потом плач, слезы, крики — и страшный гул вражеских самолетов, черной тучей закрывших небо. Люди выскакивали на улицу, попадали под бомбежку, падали, пытались спрятаться, но спрятаться было некуда. На станции, рядом с которой мы жили, стояли готовые к отправке эшелоны с открытыми дверями. Папа и старший брат с остальными мужчинами залезли в вагоны, и состав сразу тронулся. Запомнился папин голос: «Не горюйте, мы скоро вернемся!».
А бомбы все летели и летели. Я побежала помогать раненым: перевязывала, тащила в ближайшее укрытие, успокаивала… Школа превратилась в госпиталь. Открылись курсы для медсестер, где нас, молоденьких девчонок, по ускоренной программе обучали самым элементарным вещам по оказанию медицинской помощи.
Беда одна на всех
…На фронт Галина не попала. Ей была уготована совсем иная участь.
Как-то, возвращаясь с ночного дежурства, она попала под бомбежку. Заскочила домой, а мама уже стоит на пороге в окружении младших детей. Бежать! Прятаться! Но куда?..
Знакомая дорога опять привела на станцию. Не раздумывая, в толпе таких же испуганных людей, они залезли в теплушки, состав дернулся и поехал. Пылающий, разгромленный город остался позади…
— Куда нас везли, мы не знали, — продолжила Галина Валентиновна. — Да и не до того было. Радовались, что не бомбят. Часто состав останавливался, пропуская эшелоны с боеприпасами, ранеными и солдатами, уезжавшими на фронт. Когда солдаты проезжали мимо, женщины кричали: «Не видели такого-то?..» — и каждая называла своего мужа, сына, брата. А военные кричали в ответ: «Нет, не видали!» — и кидали нам хлеб и котелки. Хлеб и кипяток, который набирали на крупных станциях, делили поровну, потому что беда у нас была общая, одна на всех.
До «лучшего» было далеко
Путь в тыл длился долго. И когда состав добрался до пункта назначения (Оренбургская область), на Урале уже стояли морозы.
Люди, покинувшие дома в спешке, в летнюю жару, оказались на улице почти полностью раздетыми. Легкие платьица не спасали ни от холода, ни от ветра. Довольно быстро беженцам подали сани. Зарывшись в солому в безуспешных попытках согреться, они 25 километров добирались до села Белошапка, где, казалось, придет конец их мучениям. Но — ошиблись…
Зажиточные сельчане даже и не подумали открыть двери продрогшим детям. Шатаясь от голода и холода, брели Зуботыкины по дороге, стуча в каждую избу.
И только одна бедная солдатка, проживающая на краю села, сжалилась над горемыками. Теплая хибара и горячая похлебка из картофельных очисток, предназначенная на корм свиньям, дали пришельцам надежду на лучшее. Но до «лучшего» было еще ох как далеко…
«Дяденьки, помогите!»
Колхоз выделил беженцам жалкое подобие избы без окон и дверей, но зато с печкой. Только что может дать печка, если у людей нет дров и взять их неоткуда?..
Нашелся, правда, в селе добрый человек — молодой парнишка из богатой семьи, который по своей воле помог заделать соломой окна, соорудил подобие дверей и даже приносил тайком из дома то полешко-другое, то кусок хлеба, а то и картофелину.
А потом мать попросила у соседей топорик и сани, впряглась в них вместе с 15-летней Галиной и отправилась на дровяной промысел.
Оренбургские степи — не лес, большие деревья здесь не растут. Поэтому пришлось ломать кустарники и грузить в сани. А когда донельзя усталые женщина и девочка тронулись в обратный путь, то обнаружили: идут они не одни, а в сопровождении непрошеных охранников… Следом за санями шла стая волков.
— Мне не было страшно, — признается Галина Валентиновна. — Волки выли, задирая к небу морды, но нас не трогали — просто шли рядом. И мне казалось, что они чувствуют наше горе и сопереживают нам. С ними было как-то даже веселее и не так одиноко. Однажды, в очередной наш поход за дровами, встретились нам на дороге богатые сани с двумя казаками — сытыми, краснолицыми, наглыми. Я закричала: «Дяденьки, помогите нам!», но они только захохотали, хлестнули посильнее лошадь и умчались вдаль…
С буханкой под мышкой
Примерно в это время под Медногорском разместился эвакуированный Тульский оружейный завод № 314. Рабочих, прибывших вместе с предприятием, не хватало для массового изготовления оружия, поэтому в Оренбургской области объявили мобилизацию трудоспособного населения для работы на военном заводе. В число мобилизованных попала и Галина Зуботыкина.
— Привезли нас в школу ФЗО, поселили в общежитии, выдали форму, определили в столовую. Выучилась я на распреда, попала в кузнечный цех. Сверившись с чертежом, определяла, какую марку стали надо подать к тому или иному молоту, и давала соответствующие указания своим помощникам. У нас не было рукавиц, теплой одежды и обуви, поэтому руководство завода организовало мастерскую, где из подручных материалов шили брезентовые сапоги на деревянной подошве. 700 г хлеба, полученные по продуктовой карточке, я никогда не съедала сама. Зажав под мышкой буханку, после ночной смены бежала к семье, которая снимала комнатку в деревушке в 12 км от завода.
Условия работы на военном заводе были тяжелы, но деятельный характер Галины не давал ей унывать.
Она была активной комсомолкой, часто выступала перед многотысячным коллективом предприятия с пламенными речами, укрепляя бойцовский дух простых людей. Там же, на заводе, Галина вступила в партию.
Окончание следует…
