75 лет назад была снята блокада Ленинграда

Продолжаем публикацию воспоминаний участницы «Блокадного братства» Валентины Ильиничны Ивановой. Великолепная память позволила ей в мельчайших подробностях воссоздать события страшных блокадных лет.

Ни круп, ни картофеля

«Папу несколько раз отправляли в пригородный совхоз строить овощехранилище. Часть зарплаты ему выдавали капустой. Каждый раз он приносил домой по кочану и закатывал его под кровать.

В первых числах октября папу забрали на фронт. Мы получили от него всего два письма. Больше писем не было.

До ноября я еще ходила в «очаг» (так почему-­то называли детский сад). У нас не было ни круп, ни картофеля — ничего. На маму давали иждивенческую карточку, на нас с Галей — детские. Больше всего мама боялась карточки потерять и того, что их выкрадут. Это означало неминуемую смерть, ведь новые взамен не выдавали.

В сентябре на карточку полагалось по 250 гр. хлеба, с 20 ноября — по 125 гр. Только хлеб и больше ничего. А для Гали — соевое молоко в маленьких бутылочках.

До нового года мама растягивала капустные кочаны — те, что принес папа. Делила их на части и варила суп».

Не кусать, а отщипывать

«Маме приходилось часами стоять в очереди, чтобы получить хлеб по карточкам. Она сразу прятала этот маленький кусочек за пазуху, потому что были случаи, когда обезумевшие от голода люди отнимали пайки.

Хлеб давали темный, мокрый, тяжелый, с опилками и целлюлозой. Он был нашей единственной пищей.

Помню, как мама резала кусочек на три части — зав­трак, обед и ужин. Кусочки были маленькие, а когда их делили, то становились совсем крошечными. Мама говорила, что хлеб нельзя откусывать, его надо отщипывать по крошке, класть в рот и не глотать, а сосать. Однажды она принесла кусочек дуранды — такую твердую плиточку из жмыха. Почти лакомство по тем временам».

Печка за папиросы

«В тот год холода начались рано, а батареи так и не включили. У нас остались папины папиросы, и мама договорилась с каким­то пожилым дядечкой, чтобы он сделал нам буржуйку — маленькую печурку, труба которой выводилась в форточку. За работу отдала папиросы и попросила, чтобы он приносил дрова хотя бы по полешку — тоже в обмен на папиросы.

Ножом мама строгала лучинки и топила буржуйку. Весь ноябрь дедушка носил по полену, а потом сказал, что не может, силы кончаются. Больше он не появился. Наверное, умер. Мужчины были менее выносливы
и умирали первыми.

Когда мама топила печку, весь дым почему­то шел обратно в комнату, и она прятала нас с Галей под одеяло. Света в доме не было, комнату освещала коптилка: на блюдечко или в пузырек мама наливала немного керосина, скатывала из ваты фитилек, опускала в блюдечко и зажигала. Скоро в комнате не осталось ничего, что годилось бы для растопки. Мама потихоньку сломала все стулья и табуретки, сожгла всю бумагу».

На коленках за водой

«Воды тоже не было. Замерз водопровод. Не работала канализация. Мама ежедневно ходила с маленьким двухлитровым бидончиком за водой на Финский залив — благо, он находился рядом с домом. Там была продолблена во льду канавка, люди подползали, черпали и тихонько, на коленочках, возвращались, чтобы не упасть и не разлить. Эту воду мама кипятила, пила сама и поила нас. Пили пустую воду. Заваривать было нечего.

Даже вода была на вес золота, поэтому для умывания мама приносила снег и растапливала. Бани в первую блокадную зиму не работали, да у нас и сил не было куда-­то идти. С декабря перестали ездить трамваи».

Умрем вместе

«От голода у людей притуплялись все чувства. Мы с Галей почти все время спали. Лежали одетые, под одеялами. Зиму помню смутно, только постоянное чувство голода и холода, регулярные бомбежки и артобстрелы.

Не было сил прятаться в бомбоубежище. Во время бомбежек мама ложилась с нами, укрывала с головой одеялом и говорила: «Если умрем, так вместе!» Почти весь свой хлебный паек она отдавала нам. А сама пила пустой кипяток и сосала соль. От голода и воды у нее сильно отекали ноги.

Соседка по квартире тетя Даша работала на фабрике «Красный треугольник» и приносила оттуда маленькие бутылочки с резиновым клеем. Клала его на раскаленную буржуйку и, когда он застывал, отковыривала ножом и грызла. Давала и маме».

Остались без еды

«16 марта маме дали эвакуационное удостоверение и сутки на сборы. Назавтра рано утром мы вышли из дома — мама, ее сестра тетя Эльза, я и Галя. С собой взяли только саночки и небольшой мешок с пеленками и простынями для Гали.

Несмотря на весну, холод стоял лютый. А мы были одеты в то, что есть — резиновые ботики и легкие пальтишки. У меня — фетровый капор с цветочками и атласными лентами.

Шли пешком весь день. На Финляндском вокзале маме выдали паек на три дня — хлеб и пузырьки с соевым молоком для Гали. Она положила продукты в сетку, а при посадке в поезд сетку срезали, и мы остались без еды. Нас повезли по железной дороге до берега Ладожского озера».

Под вагонами

«Помню, кто-­то отломил корочку хлеба и дал мне.  На станции на западном берегу Ладоги  нас пересадили: тетю Эльзу в грузовик, а нас — в автобус с выбитыми стеклами. Дул сильный ветер. Я всю дорогу пыталась спрятаться в чьи­то мешки. Машины все время бомбили, и они уходили под лед.
А наш автобус объезжал эти полыньи.

Ехали всю ночь. На другом берегу Ладоги на станции Кобона нас накормили горячим пшенным супом и погрузили в вагоны­теплушки. Во время налета поезд останавливался, и все  прятались под вагонами.

Каждое утро, пока мы ехали, на остановках отодвигали засов на дверях, спрашивали, есть ли умершие, и выносили трупы. На станциях мама ходила за кипятком, а на крупных остановках нам выдавали суп».

Юбка из брезента

«Ехали мы долго, месяца два. В мае нас высадили в Сибири. Со станции повели в баню, прожарили и просушили всю одежду. После бани нас, не просохших, с мокрыми волосами, посадили на телеги и повезли в деревню, километрах в 20 от станции. Галя в дороге простудилась.

Нас отвели на постой к женщине с тремя детьми. Она сразу покормила гостей и положила на печку к своим детям. До сих пор помню ее доброту. Относилась как к родным. Кормила картошкой и молоком…

Спустя какое­то время нас повезли в Сургут и сразу расселили в бараки.

Маму определили на строи­тельство рыбоконсервного комбината, выдали юбку, сшитую из брезента, чтобы ходить на работу. Весной стали выпускать консервы».

Привычка запасать

«В первый класс я пошла осенью 1944 года. Нас посылали собирать колоски — на шею вешали мешочки, и мы туда их складывали. Сами варили чернила из сажи. Вместо портфеля мне сшили холщовую сумку.

Помню, как мама покупала круги замороженного молока, а наверху была такая нашлепка из сливок, похожая по вкусу на мороженое.

На 23 февраля маме как передовику производства выдали подарок — банку рыбных консервов и пачку чая. Я тогда впервые попробовала консервы, которые выпускались на фабрике.

Как мы радовались, когда кончилась война! Ждали, что папа приедет за нами, и не уезжали, боясь, что он нас не найдет…

После блокады у мамы осталась привычка запасать продукты, свечи и спички. Она всегда старалась
всех накормить…»

Блокада Ленинграда, 75 лет, воспоминания, Великая Отечественная Война, миасцы, голод, память