Накануне дня памяти жертв чернобыльской трагедии в комплексном центре социального обслуживания собрались миасские ликвидаторы, когда-твыдержавшие смертельный бой с невидимым, но грозным врагом — разбушевавшимся атомом.
Собрались затем, чтобы вспомнить товарищей, не доживших до нынешних дней, обсудить свои проблемы и, в частности, создание общественной организации чернобыльцев. Среди присутствующих, помимо начальника УСЗН Елены Липовой, начальника 5 отряда ОФПС Андрея Рыжкова, ветерана подразделений особого риска, участника более 30 ядерных испытаний Алексея Митюнина, был и Виктор Загребельный — один из инициаторов состоявшейся встречи, беженец с Украины, участник ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, автор уникальной книги «Зоны особого риска».
Посильнее триллера
Книга «Зоны особого риска», созданная Виктором Загребельным в соавторстве с журналистом Борисом Белашовым, написана по воспоминаниям жителей украинского города Дружковка — участников различных внештатных событий, начиная с испытаний ядерного оружия и вплоть до Тоцкого полигона, Семипалатинской катастрофы, аварий на атомных подводных лодках и, конечно, Чернобыля. Авторы не ставили целью приукрасить события, а целиком и полностью основывались на словах очевидцев. И эти неприукрашенные, голые факты трогают душу посильнее любого триллера. Может быть, это происходит именно потому, что они — правда?..
Люди вместо роботов
Нам сегодня трудно представить, в каких условиях работали ликвидаторы. Виктор Загребельный проливает свет на малоизвестные страницы чернобыльской трагедии.
«4 августа 1986 года. Наша рота вновь на атомной. Машину оставили возле административного корпуса, сами бегом в быткомбинат в 4-м энергоблоке. На «чистой» половине разделись, остались в нижнем белье, сапогах, пилотках. Зашли на «грязную» половину, быстро открываем любой шкаф и натягиваем одежду, побывавшую в работе с ионизирующим излучением.
Бегом по лабиринтам атомной, по лестнице вверх и, наконец, по команде старшего остановились в комнатах, где поработал дозимет-рист. Напряженное ожидание… Команда — и рота бежит по лестнице вверх. Выстроились по четверо.
Первая четверка одевает ОЗК (общевойсковой защитный комплект), выскакивает на крышу, хватает ломы и срубает рубероид, битум, кирпич, бетон, арматуру, которыми покрыта крыша. Работают по две с половиной минуты на открытом участке.
Вторая четверка грузит радиоактивный мусор на носилки. Следующая, схватив носилки, бежит к краю крыши и высыпает мусор вниз. Вот и вся технология дезактивации крыши.
Только умные, радиоуправляемые роботы не хотели работать — электроника отказывала. Роботу командовали «вперед», а он шел вправо; давали команду «вправо», а он пятился назад. Поэтому в зонах с повышенным уровнем радиации работали «биологические роботы» — солдаты. После работы на крыше всем, кто носил электронные часы, пришлось их выбросить. Часы показывали несуществующее время, например, 88,88.
Выполнив задачу, рота бежала в «грязное» отделения, оставляла там верхнюю одежду и нижнее белье. Приняв душ, получали чистое нижнее белье, надевали свое, солдатское. И снова ожидание, пока не выполнит свою задачу личный состав полка. С атомной возвращались только к обеду…»
Саркофаг шапками не закидаешь
Из дневниковых записей лейтенанта Загребельного:
«14 июня 1986 г. Приступили к обработке строений в селе. Как потом выяснилось, все наши старания были напрасны. В эти села так никто и не въехал.
Наши ученые, военные делали одну глупость за другой. Кто-то посчитал, что в эти села еще до осени должны вернуться люди. И солдаты многих полков обрабатывали населенные пункты в 30-километровой зоне — зоне отчуждения.
Приехала комиссия, и выяснилось, что радиационный фон или остался таким, как был до обработки, или стал еще выше. Ответ оказался прост: реактор был открыт и постоянно пыхтел, выбросы продолжались, а ветер разгонял по округе радиоактивные облака. После дезактивации сел их накрывало новое радиоактивное облако, и радиация в селе повышалась.
На одном совещании командир полка рассказал случай. Обработали село, заселили жителей, а через некоторое время их снова пришлось выселять — лес вокруг и поля имели повышенный фон. Людям нужно было жить, трудиться на полях, в лес за дровами ездить. Вот и везли в село пыль.
Много делали лишней работы, людские и денежные ресурсы использовались плохо. В зоне жесткого контроля строили новые детсады, школы, в села тянули водопровод, прокладывали асфальтовую дорогу, копали траншеи под газопровод. Уже через полгода люди покидали села сами. И за весь этот бедлам никто не отвечал.
Вся наша система — авось, безалаберность, безответственность. Даже 41-й год ничему не научил наших командиров. Они считали, что саркофаг можно шапками закидать. Но не вышло…»
