27 января Россия отдает дань памяти мужеству простых ленинградцев, сумевших выдержать почти 900-дневное окружение. Именно в этот день в 1944 году была снята блокада с города-героя Ленинграда.
«Окружить заботой»
Эвакуация из города на Неве началась в первые дни войны. С 29 июня 1941 года по 1 апреля 1943-го Ленинград покинули свыше 1,7 млн человек. География их расселения обширна.
В Миасском городском архиве хранится служебная записка начальнику железнодорожной станции. Сообщая о следовании через Миасс эвакуированных ленинградцев, исполком предписывал «окружить их заботой и вниманием во время нахождения в пути, организовать всестороннее обслуживание, подготовить буфет для круглосуточного питания». Указывалось также обратить внимание на наличие кипятка на вокзале и угля для отопления вагонов, работу медперсонала и его готовность госпитализировать тяжелобольных ленинградцев.
Среди тех, кто надеялся обрести в Миассе вторую родину, была молодая женщина с двумя крошечными дочками. Мать, психика которой не выдержала испытания блокадой, вскоре умерла, а малышки выжили…
Одна из них, Нелли Евгеньевна Овчаренко, поделилась своими воспоминаниями – нет, не о блокаде, ибо была слишком мала, а о том, какую любовь и нежность встретила у чужих людей, ставших ей роднее родных.
«Мамочка моя!»
— Мне было восемь месяцев, когда началась блокада, — начала Нелли Евгеньевна. – Папа ушел на фронт. Семьи военнослужащих эвакуировали в первую очередь, но мама считала, что война продлится недолго, и отказалась уезжать. Дом наш опустел. Осталась только мама с детьми-погодками. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не приехал сосед (хотел проверить, эвакуировалась ли его семья) и не услышал детский плач. Ему удалось найти машину и отправить нас по Дороге жизни в тыл. В полтора года я попала на Урал…
— Римму сразу отдали в круглосуточный детский сад. Воспитательница сначала забирала ее на выходные, а потом оставила у себя насовсем. И рассказала подруге, что сестра ее приемной дочки умирает в больнице. Пришли они меня навестить. А я, слабая и донельзя истощенная, увидев Клавдию Алексеевну, почему-то бросилась к ней, обняла за шею и не хотела отпускать: «Мамочка моя!»
Спасла корова
— Этот эпизод так тронул мою будущую приемную мать, что, придя домой, она рассказала обо всем мужу. «Что ж ты ее не взяла? – спросил тот. – Завтра же иди и забирай!» Передавая меня маме – невесомую, как пушинка, закутанную в одеяло, — врач покачал головой: «Умрет…». Но его коллега – наш, ленинградский доктор, из эвакуированных – не согласился с ним. Спросил: «Корова есть?.. Будет жить!» И расписал по часам, как правильно меня кормить.
— Строго следуя его рекомендациям (хлеб – по крошечке, молоко – по глоточку), мама за год поставила меня на ноги. Позже я узнала, что Клавдия Алексеевна, беря в дом сироту, загадала: если выживет, то старший сын (всего в их семье было трое сыновей) вернется с фронта живым. Так и получилось… Знакомые предлагали маме сфотографироваться со мной, но она отказалась: «Пусть сначала поправится!» Фото, где я – уже здоровенькая и щекастая на руках у мамы – хранится в нашем семейном архиве.
«Хочешь – делай!»
— Любви в новой семье я нашла столько, что ее хватило мне на всю жизнь. Хотя мама была строгая, не слишком ласковая и всегда занятая: семья-то большая, забот много. Она никогда не заставляла меня помогать ей по хозяйству, но, если замечала мой интерес к чему-то, живо откликалась, действуя по принципу: «Хочешь? Делай!» В пять лет увидела, как мама делает пельмени – и тоже захотела! Мне дали все, что надо, и я, пыхтя, старательно лепила крошечные пельмешки. Папа за обедом не мог нахвалиться: «Ох, какие вкусные пельмени, но маленькие лучше всех!»
— Сколько себя помню, папа, Евгений Александрович Копьев, после работы (а работа у него была очень ответственная – председатель горисполкома) всегда занимался со мной, читал, рисовал, беседовал. Чтобы приучить к труду, сделал маленькие ведерочки и такое же коромыслице – и я, гордая тем, что мне доверено важное дело, — носила воду из колодца. Подрастала я – «подрастали» и ведерочки с коромыслом.
Дед Мороз с гармошкой
— Папа рассказывал мне сказки, но, в общем-то, вся жизнь рядом с ним была похожа на сказку. Перед Новым годом он всегда звонил Деду Морозу: «Дед Мороз, ты придешь к нам на праздник? С гармонистом? С подарками?.. Приходи, мы тебя ждем!» Обязательно приглашал к нам ребятишек. И я, счастливая, отплясывала под елкой под звуки гармошки!
— В день рождения всегда находила возле кроватки подарки от родителей – игрушки, конфеты, платьице, книжку. Папа подарил мне первый велосипед, причем ритуал дарения обставил необычно. «Дочка, — сказала как-то мама, — пойди-ка, посмотри, папа что-то в дом никак войти не может, топчется да топчется за забором. Может, надо помочь ему?» Бегу к воротам, открываю калитку и вижу: папа «старается» сесть на трехколесный велосипед. Понимаю, что этот велосипед для меня, и шумно радуюсь!
Сестра?
— Мы с сестрой Риммой долго не знали про наше родство. И никто не говорил мне, что я из Ленинграда. Лет в десять случайно увидела в альбоме фотографию мужчины, очень похожего на меня. «Что за дядька?» — подумала. Но быстро все забыла.
— Правда открылась позже, когда я уже училась в Магнитогорске. Наш родной отец разыскал Римму, забрал с собой в Минск, где жил с женой и детьми, и запретил ей писать в Миасс. А ее приемная мать, беспокоясь, все ли в порядке у дочки, написала мне – в надежде, что я что-то знаю. Я сообщила Римме, что, мол, «тетя Юля беспокоится» – просто сообщила, как подружке. А она ответное письмо начала словами: «Здравствуй, дорогая сестра!»… Я не поняла сначала: «Какая сестра? Ведь у меня три брата!» Стала читать дальше. Римма писала, что «никто, кроме войны, не виноват в том, что мы не вместе…».
«Папа, здравствуй!»
— В итоге все сложилось хорошо. Я подружилась с семьей отца, хотя долго не могла заставить себя произнести слово «папа». Папой всегда был для меня Евгений Александрович Копьев. Но он же и подсказал, как справиться с неловкой ситуацией: «Ты, дочка, позвони в звонок, и как только он дверь откроет, сразу выпали: «Папа, здравствуй!» Сделай это ради меня!» Я сделала так, как он велел. И сразу стало легче и проще общаться.
— Родной отец рассказал мне то, чего я не знала и не могла знать о нашей семье. Что мама, будучи простой деревенской девушкой, обладала актерским талантом, любила поэзию, играла в драмкружке. Что папа, когда началась война, руководил транспортной колонной, которая направлялась в тыл. Порядки тогда были строгие. И когда закончился бензин и колонна встала, отца сочли виновным и повели на расстрел. Палач посадил его на пенек, угостил сигаретой, спросил, есть ли семья и дети… Неожиданно приказал: «Беги отсюда!» Отец побрел в лес, ожидая пули в затылок, потом побежал… Вот такая драматическая ситуация была в его жизни. Когда я приезжала, папа всегда спрашивал: «Ты не обижаешься на меня, дочка?» – «Нет, папа, наоборот! В Миассе меня любили…».
Наталья Корчагина
Фото из архива семьи Овчаренко
