О своей маме рассказала Новикова Людмила Леонидовна.
Моя мама Новикова Зоя Витальевна родилась в 1920 г. в поселке Тургояк, перед началом Великой Отечественной войны переехала в Миасс и всю войну трудилась на Миасском напилочном заводе. Она продолжала работать там и после войны – всего её трудовой стаж более 40 лет. Награждена медалью «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны», многочисленными грамотами за многолетнюю добросовестную работу.
В этом году в нашей семье несколько юбилеев, связанных с мамой, которой, к сожалению, уже нет с нами. Кроме нашего общенародного юбилея – 75-летия Великой Победы, это еще и год 100-летия со дня рождения мамы, 20 лет с тех пор, как она покинула нас. А еще – 50 лет моему школьному сочинению о маме и ее времени, которое я написала в далеком 1970 году, будучи ученицей 10 класса Миасской средней школы № 1, и бережно храню его в семейном архиве.
Мне кажется, что прочесть это сочинение будет интересно каждому миасцу, не равнодушному к истории родного города (Новикова Людмила Леонидовна, г. Москва)
Сочинение ученицы 10 «В» класса Миасской средней школы № 1 Новиковой Людмилы «Воспоминания современников о Великой Отечественной войне»
Приходит память, чтобы многократно
перехлестнуть календари обратно.
Она в ночи плывет над головами
и говорит неслышными словами о времени суровом и великом…
(Роберт Рождественский)Великая Отечественная…
К нам, шестнадцатилетним, то «суровое и великое» время сходит со страниц учебника и «Молодой гвардии», с экрана кино и старой фотографии… А еще мы узнаём о нём от наших отцов и матерей. Шестнадцатилетние гордятся своими отцами-фронтовиками… Но разве матери наши не фронтовики? Пусть они боролись лишь на трудовом фронте, борьба эта заслуживает не меньшего интереса и уважения.
Мама поможет мне представить родной Миасс в те тяжелые годины.
В нашей квартире светло и мирно. Война не заглядывала сюда, но слабый отголосок её время от времени проникает и в эти солнечные стены. Это когда я принимаюсь за еду, недовольно поморщившись, или оставляю что-нибудь недоеденным, мама вздыхает: «Эх, это бы в войну нам…» и вспоминает, как в голодные и холодные военные зимы ходила она за город в поле откапывать прошлогоднюю картошку.
– Нароешь её с десяток, а она так и рассыпается в руках в серый прах. Принесёшь этот «крахмал» домой и варишь кисель, если можно было так назвать ту жидкость (сахара не было совсем). В заводской столовой питание было чуть лучше. Там давали бесплатно лапшу из ржаной муки. Хоть и похожа была эта лапша на клейстер, но ели всё-таки с удовольствием: хлебная же.
Продукты в магазинах выдавали по карточкам, хлеб получали ежедневно по 650 г, а другие продукты получали раз в месяц. Пайка хлебного никак не хватало, а больше и есть нечего было. А однажды на беду потеряла я месячные продуктовые карточки. Пошла на базар. «А на базаре шла торговля лихом! Оно в те годы называлось жмыхом. Сырыми отрубями называлось и очередью длинной извивалось. Оно просило сумрачно и сонно: «Куплю буханку за четыре сотни…» (Роберт Рождественский). Посмотрела я: булка хлеба – четыреста рублей, кусок мыла – сто рублей. А у меня месячный заработок всего-навсего 470 рублей! Так и вернулась ни с чем домой. А на другой день собрала кое-какие вещи и отправилась в село Чёрное обменивать их на продукты.
Да, голодно было в первые годы. Только под конец войны полегче стало: продуктов стали побольше выдавать, даже мясо появилось (американская тушёнка), да к тому же завод завёл подсобное хозяйство у горы Круглой, стали садить картошку…»
– Мама, как же вы трудились в войну?
– А вот так и трудились. Работали по двенадцать часов в сутки в две смены: первая смена с шести часов утра до шести вечера, вторая – с шести вечера до шести утра. За работой мы, чтобы хоть как-нибудь притупить голод, жевали серу или пели песни. Зимой в цехе холод стоял страшный – топлива на заводе не хватало. Работали в верхней одежде. Тогда напильники были масляные, так в морозы смазка на них застывала, и напильники смерзались в куче. Каково нам было отдирать их друг от друга чтобы запаковать!
Но работали старательно. Понимали, что во многом от нас зависит, победит наша армия или нет.
Часто нас, молодёжь, посылали на более тяжёлые участки работы. Помню, две недели работали на Суховатке (так назывался участок леса по Сыростанской дороге), рубили лес. Дневная норма была четыре кубометра леса. Жили в бараках. А то ездили на вокзал разгружать вагоны со сталью или на торфяник за торфом. Вот так и трудились.
– Мам, а как вы ещё фронту помогали?
– Ну, как ещё? Займы давали государству ежегодно по 600, 700, 1000 рублей. Где-то и сейчас хранятся у нас эти облигации. А ещё к праздникам посылали на фронт подарки бойцам. Сами вязали варежки, носки, другие тёплые вещи и отсылали. А они нам письма присылали, благодарили. Помню, я с одним незнакомым бойцом долго переписывалась, а потом он почему-то не стал писать, погиб, может быть…
Молчим. У меня перед глазами встаёт картина военного Миасса: сумрачное небо, холодная позёмка, молчаливая очередь у хлебного магазина и пустынные улицы.
– Да, на улицах тогда, действительно, пустынно было, особенно зимой. Транспорта не было почти никакого. Грузовики все на счету были, а автобусов, конечно, и в помине не было. Сейчас мы одну остановку боимся пешком пройти, всё на автобусе норовим прокатиться, а тогда, помню, я пешком прошагала 45 км от Миасса до Тыелги. Шла весь день и только поздно вечером добралась до родных. На другой день подошвы моих ног вздулись в сплошные мозоли…
– Мама, в Миассе были эвакуированные?
– Много. Я тогда жила на квартире. В сорок четвертом году к нам жильцов поставили, отца с дочерью. Мужчину звали Василий Андреевич, а девочку Лена. Из Ленинграда они эвакуировались, всю блокаду там были. Остались живыми. А мать Лены и семилетний брат умерли там от голода…
Снова молчим.
– Мам, а чем вы в свободное время занимались?
– Свободного времени у нас тогда почти не было совсем. Зимой мы только работали и спали, а вот летом в теплые вечера выходили погулять в город. Нам с подружками тогда было двадцать с небольшим, и молодость брала своё. В то время в Миассе было много молодых офицеров – курсантов артучилища и авиашколы. Артучилище находилось тогда в здании нынешнего девятого техучилища, а авиашкола – в клубе МНЗ. Помню лётчика одного. Звали его Слава Танцура. Славный парень был: черноглазый, симпатичный, весёлый. Лихой – всё на мотоцикле гонял. Потом, я слышала, погиб он фронте, разбился с самолётом…
«Да, люди забывают о потерях… Да, пламя гаснет… Стоны затихают… И даже вдовьи слёзы высыхают… И снова людям новый век отпущен… Но память возвращается к живущим…» (Роберт Рождественский)
