Все они нашли здесь теплый прием, обзавелись семьями, вырастили детей — и нисколько не утратили той особенной утонченности и интеллигентности, которая отличает жителей города на Неве.
С важным сообщением.
Накануне Дня снятия блокады, который отмечается 27 января, мы встретились с Валентиной Ильиничной Ивановой, которой пришлось покинуть Ленинград в возрасте шести лет.
— Жили мы на Васильевском острове, в квартире на трех хозяев, — начала свой рассказ Валентина Ильинична. — Мама, в мае родившая младшую дочку Галю, сидела в декрете, я ходила в детский сад, который находился прямо во дворе дома, папа работал на стройке.
— Воскресенье 22 июня 1941 года выдалось на редкость теплым и солнечным. Мы собрались всей семьей пойти погулять. Вдруг по радио передали, что в 12 часов будет выступать Молотов с важным сообщением. Папа сказал: «Подождем…». Ровно в полдень Молотов объявил о начале войны. Гулять мы не пошли…
— С первых же дней войны Ленинград начали бомбить. Работники ЖЭКа ходили по квартирам, требовали затемнять окна. К концу июля из магазинов стали исчезать продукты. Кто-то покупал впрок, а мама не делала никаких запасов.
Попаданье без ошибки.
— В середине лета родителям объявили, что садик эвакуируется, и велели сделать меточки на одежде. Мама тут же взялась за работу, но приехавший старший брат заявил: «И ты такую тихоню одну отправишь?.. Да она под куст забьется и потеряется. Не отправляй! Надо, чтобы ребенок был рядом с мамой!» Мама сказала в детском саду, что отправлять меня не будет. Кто-то тоже отказался, а кто-то все-таки отправил. Потом мы узнали, что на баржи, перевозившие детей по Финскому заливу, налетели фашистские самолеты, и все дети погибли. Помните песню?.. «На войне, как на войне — попаданье без ошибки… А панамки на волне — словно белые кувшинки…».
— Я продолжала ходить в детский сад. Когда начиналась бомбежка, нас вели в бомбоубежище, устроенное в подвале дома. Туда же спускалась и мама с Галей на руках.
— В сентябре папа ездил на уборку капусты. В качестве платы за работу им давали по кочану в день. Папа привозил капусту домой, а мама закатывала его под кровать. Эта капуста нас спасала от голода до самого Нового года.
— В октябре какой-то мужчина принес от папы записочку, что его забирают в армию. Мама быстро собрала вещи, побежала на сборный пункт, еле-еле успела. Далеко от Ленинграда папа уйти не успел. Прислал нам два письма. Сообщил, что после жестокого боя из 260 человек в живых остались только десять и что после пополнения части они снова пойдут в бой. Больше писем не было…
Очень черный, очень липкий.
— Ватные одеяла не спасали от холода. Мама в булочной познакомилась с пожилым мужчиной, который пообещал ей принести и установить буржуйку. Расплатились оставшимися после папы папиросами. На беду, когда ветер дул с Финского залива, дым от трубы, выходившей в форточку, валил обратно в комнату. Тогда мама присаживалась на корточки, а нас с сестрой укрывала с головой одеялами.
— С продуктами становилось все хуже и хуже. Когда сгорели знаменитые Бадаевские склады, люди ездили туда, собирали землю, пропитавшуюся расплавленным сахаром, и растворяли в чае. А мама от Гали никуда не могла отойти. Только забирала в детской кухне бутылочки с едой для Гали и отоваривала хлеб — по 125 граммов на человека… Приносила маленький кирпичик очень черного, очень липкого, будто сырого хлеба, делила на три части, две давала нам с Галей, третью прятала на утро, а сама собирала со стола крошечки.
Одни в квартире.
— Соседка тетя Даша, работавшая на резиновом заводе «Красный треугольник», приносила клей в бутылочках, разливала его на чугунке, чтобы поджарился. Поддевала ножичком тоненький леденец, и они с мамой рассасывали их. Потом мама клала в рот кристаллик очень крупной соли, запивала водичкой — и голод будто бы ослабевал.
— У мамы стали опухать ноги. Сил, чтобы завертывать Галю в одеяло и спускаться с нею в бомбоубежище на время воздушной тревоги, уже не было, и они оставались дома. Перед Новым годом умерли соседка и ее сын Гена. Мама зашила их в простыню и в одеяло, а потом осторожно спустила по лестнице к подъезду. Утром машина забрала тела умерших. Мы остались в квартире одни.
Ни шубки, ни валенок.
— 16 марта 1942 года маму вызвали в ЖЭК и вручили эвакуационное удостоверение, в котором нам предписывалось на следующий день подойти к семи часам на Финляндский вокзал. Трамваи уже не ходили. Мы шли пешком с Васильевского острова. Мама везла детские саночки с мешком Галиных пеленок и несколькими семейными фотографиями. Иногда на эти саночки садились мы с Галей. Март был холодным, дул пронизывающий ветер, а на меня мама надела голубую фетровую шапочку с шелковыми лентами и резиновые сапожки. Ни шубки, ни валенок у меня не было.
— К вечеру добрались до Финляндского вокзала. Маме выдали три булки хлеба и бутылочку соевого молока для Гали. Мама сложила все в сеточку-авоську, а при посадке в электричку сетку с продуктами срезали… В вагоне люди начали кушать хлеб, а у нас ничего не было. Кто-то сердобольный протянул мне корочку, я забилась на полку и сосала ее.
«Покойники есть?»
— У Ладожского озера уже стояли машины. Те, кто был без детей, устраивались в грузовиках, а маму, меня и Галю посадили в маленький автобус с выбитыми стеклами. Ледяной ветер свистел в окна, ленточки моей шапочки все время развязывались. Я уткнулась головой в чьи-то мешки, мама держала Галю на руках.
— На другом берегу Ладоги маме налили в кастрюльку пшенного супа, жиденького, но горячего — и это было для нас праздником!.. Стали садиться в товарняк. В вагонах буквой «П» были сделаны полати, а посередине стояла буржуйка. На ней мы кипятили водичку, пили сами и поили Галю. Каждое утро деревянная дверь с грохотом отодвигалась, и раздавался голос: «Покойники есть?» На нижней полке ехал скрипач, очень берег свою скрипку, завернутую в несколько простыней. Однажды утром я услышала, как люди шепчутся: «Умер…». При бомбежках поезд останавливался, мы прятались под вагоны, а мама с Галей не выходили.
Хватило до Челябинска.
— В эвакуационном удостоверении было написано: «Только в Иркутскую область». По дороге маршрут изменили и сказали, что едем в Сургут на строительство рыбоконсервной фабрики. Добраться до Сургута можно было только по реке, и нам предстояло подождать, когда с Оби сойдет лед. Хозяйка дома, куда нас определили на постой, встретила как родных: кормила-поила, топила баню. А в мае мы, наконец, добрались до Сургута.
— Фабрику построили меньше чем за год, мама устроилась туда браковщицей. Работникам разрешалось кушать на фабрике, но выносить еду с собой строго запрещалось. Меня, целые дни проводившую в бараке, подкармливала супчиком соседка. По возрасту мне уже полагалось учиться, но я серьезно заболела, долго лечилась. Окончание первого класса совпало с Победой. Люди стали возвращаться домой…
…Это далеко не конец истории. Валентине Ильиничне пришлось вынести еще немало испытаний. Но она, пройдя огонь, воду и медные трубы, все-таки получила достойное образование, стала прекрасным работником, любящей женой, заботливой мамой и до сих пор остается очаровательной женщиной.
фото из архива Валентины Ивановой
