Фамилию этой женщины я услышала года два-три назад от дизайнера, который занимался версткой ее книги. «Что за книга?» — «О своей родне…».
Глянула на экран компьютера, прочла пару фраз и поразилась — затягивает слету! «А где ее можно прочитать?» — «Выйдет в печать — попросишь у автора…»
Прошло три года. Время от времени я слышала о книге от разных людей, но познакомиться, поговорить
с автором как-то не получалось. В конце концов мне посоветовали найти ее в соцсетях — но перепутали фамилию.
Однако не зря говорится: кто ищет — обязательно найдет. Мы все-таки встретились с удивительной женщиной,
к этому времени выпустившей уже две родовые книги.
Знакомьтесь и вы: Татьяна Владимировна Конюшева, педагог.
Как жить? Во что верить?
Интерес к тому, откуда мы родом, и кем были наши предки, в последние годы появляется у многих людей.
Но далеко не каждый решится на издание родовой книги, прикрываясь отсутствием денег, времени, литературного таланта. Хотя на самом деле причина только одна — лень. Лень собирать материал, переписываться с архивами, допрашивать родственников, рыться в исторических книгах… И этому, в общем-то, тоже есть свое объяснение — отсутствие мотивации.
У Татьяны Конюшевой мотивация была сильная. В 90е годы, когда мир вокруг нас — такой понятный, уютный, привычный — стал рушиться, когда идеалы, в которые мы беззаветно верили, были безжалостно низвергнуты с пьедестала, многие россияне растерялись: как дальше жить?
во что верить? на каких идеалах воспитывать детей?
И вот тогда пришло
к Татьяне понимание: единственное, что незыблемо и вечно, — это род, его история.
О чем молчали…
В те годы открылись фонды архивов, потоком хлынула ранее засекреченная информация, да и люди стали делиться тем,
о чем раньше молчали.
— Мой дед, председатель колхоза, ушел воевать, хотя был немолод и имел бронь, — рассказывает Татьяна Владимировна. — Вернулся контуженным, подлечился — и снова на фронт.
Я гордилась дедомгероем.
На самом же деле все оказалось проще и страшнее. Собранный осенью первый военный урожай дед сдал государству по плану,
а излишки раздал колхозникам. На «врага народа» тут же донесли, и не сносить бы ему головы, если бы родственник не помог уйти на фронт добровольцем. И во второй раз, чтобы не попасть в тюрьму, он, не долечившись, вернулся на войну. Об этом
я узнала только в 90-х годах…
Надо писать!
Таких открытий было много. И с каждым новым открывшимся фактом подспудное желание собрать воедино истинную, не приукрашенную историю рода становилось все более явным.
Последним толчком к работе над книгой стала смерть 90-летней тетушки, которая знала всех родственников, и на похороны которой почти все они и собрались.
— Я тоже неплохо знала родню благодаря бабушке и дедушке, у которых провела детство, — продолжает Татьяна. — И вдруг поняла, что они-то друг друга не знают! И если сейчас не собрать всех воедино в одной книге, так и рассыплется наш род, канет в безвестность.
С похорон приехала с твердым убеждением: надо писать!
«Грамотешки бы побольше…»
Начала Татьяна с «папиной» книги. Отец ее,
не имевший и двух классов образования, в 15 лет пешком ушел в город, выучился на плотника, впервые увидел паровоз… и влюбился в железную дорогу. Начал с кочегара, закончил машинистом тепловоза
в Челябинске. Будучи на пенсии, частенько говаривал: «Эх, грамотешки бы мне побольше — я бы написал про свою жизнь!»
Два года ушло у Татьяны на поездки по Вологодчине, сбор материала, архивные поиски, работу над текстом. Параллельно с первой родовой книгой («Вологодчина») писалась повесть о предках, в начале XVII века пришедших
в вологодские леса из Новгорода. Эта повесть получила диплом престижной литературной южноуральской премии, выдержала три издания, скоро выйдет четвертое.
По крупицам
А потом дошла очередь до мамы, которая была родом из оренбургских казаков. И вот тут, по словам Татьяны Владимировны, она испытала потрясение.
— Думала, что напишу краткую историю оренбургского казачьего войска и буду описывать родственников. Но не тут-то было! Про еврейский холокост известно всем. А кто знает про казачий? Цифры истребленных властью казаков в разных документах колеблются от одного миллиона 200 тысяч до трех миллионов. Полтора года я по крупицам собирала истинную историю казачества, писала и плакала…
Пять лет в общей сложности занималась Татьяна историей семьи — и, по ее выражению, «другим человеком стала».
— Через мое сердце прошли судьбы многих людей, — трудные, интересные, часто трагичные, но достойные. А я поняла, какое большое дело сделала, только тогда, когда со всех концов России начали звонить благодарные родственники…
Ценно и вечно
Вернувшись домой после встречи с Татьяной, открыла одну из ее книг, намереваясь пока просто полистать… — и забыла обо всем на свете. Плавная, легко льющаяся со страниц речь автора, обращающегося напрямую и к моей душе тоже, завораживала.
С пылающими от волнения щеками читала всю ночь напролет и не успокоилась, пока не закрыла последнюю страницу.
И подумалось: а не живем ли мы с вами одним днем, забывая (или не зная?) о тех, чей характер унаследовали, благодаря кому существуем?.. Татьяна Конюшева права: родовые корни — единственное, что ценно и вечно
в этом постоянно меняющемся мире, спасательный круг в круговерти бытия для нас самих, наших детей и внуков.
Из прошлого возвращается то, что имеет право вернуться. А человек живет до тех пор, пока о нем помнят.
Отрывок из Родовой книги (с сокращениями)
«Одним из самых ярких воспоминаний оказалось то, как мы с бабушкой плюшки пекли. (….)
Квашонку (квашню) бабушка ставила всегда с вечера, и я, увидев, что затевается тесто, просила ее разбудить меня пораньше. (…)
Еще находясь во власти сонной неги, усаживалась я напротив печи и устремляла взор туда, где на сложенных уголком поленьях зеленые, синие, фиолетовые, белые язычки пламени, причудливо извиваясь, творили свой фантастический, огненный танец — чудо чудное! И в этих цветных извивах огня мне виделись то летящая бабочка, то распустившиеся лепестки аленького цветка из бабушкиной сказки… Иногда по полену пробегала оранжевая змейка, и оно с легким шипением рассыпалось на несколько кусков, светясь изнутри ярким красным жаром. Зачарованная, я не сразу понимала, о чем говорит бабушка. Наконец до меня долетало: «Иди к столу, посыпать песком плюшки пора». (…)
На большом кухонном столе, издавая кисловатый аромат выстоянного теста, расплывалась квашня. Бабушка ловко отщипывала от нее небольшие кусочки, так же ловко раскатывала их в небольшие пухлые лепешки и пододвигала ко мне. Я обмакивала гусиное перышко в подсолнечное масло, смазывала им лепешку, посыпала сверху сахаром и, как учила бабушка, сворачивала их кулечком. Дальше эти кулечки опять попадали в ее ловкие руки и одним взмахом ножа превращались в слоеную плюшку. Затем плюшки раскладывали на здоровенном противне, ставили на загнетку (предпечье) расстояться и, когда они достигали невероятных размеров и пышности, отправляли в печь, уже разогретую и чисто выметенную от углей по центру. Через короткое время по дому расплывался ни с чем не сравнимый сдобный дух. От него становилось уютно и… сонно. Заметив мои частые моргания, бабушка ласково ворчала: «Иди уж, помощница, поваляйся еще, без тебя теперь допекутся». Возражать как-то само собой не получалось, и, привалившись к теплому печному бочку, я мгновенно и безмятежно засыпала. Золотое мое детство!»
