Не зря говорят, что талантливый человек талантлив во всем. Имя самобытного, вдумчивого художника и скульптора малых форм, мудрого педагога Любови Шкериной (на снимке) известно всему творческому Миассу.
Но кто мог ожидать, что Любовь Александровна окажется еще и незаурядным писателем?.. Короткие, легкие, не без юмора рассказы, приоткрывающие неизвестную для многих из нас сторону живописного творчества, автор зачитывала посетителям одной из своих выставок.
Миниатюрная самодельная книжечка под названием «Записки с пленэра» начинается с воспоминаний художницы о том, как мягко, но настойчиво жизнь готовила ее к осознанию своего истинного предназначения на этой земле. И эти страницы читаются с не меньшим интересом.
«Мне было пять лет, когда мы переехали с Дальнего Востока в Казахстан. Родители работали, а смотрел за мной 12-летний дядя (Алексеев Сергей Михайлович). Сергей часто рисовал, и я завороженно следила, как из-под его карандаша появлялись на бумаге воробьи, крыши домов, растения, деревья. Это была первая встреча с изобразительным искусством.
Через год, гостя у деда, я лепила из пластилина мелкие фигурки. Подошла тетя Лена, попросила слепить девушку в задумчивой позе. Увидев, что у меня получилось, схватила скульптурку и побежала к отцу: «Папа, смотри, какая пластика!». Фигурку поставили на комод, чем я очень гордилась. Это была моя вторая встреча с искусством.
Будучи школьницей, я, уже живя в Миассе, познакомилась с Виктором Зотеевым. Его изостудию посетила несколько раз (добираться вечером в центр из старого города было сложно), но впечатления остались на всю жизнь: запах скипидара, масляных красок, цветных карандашей… Да-да, именно цветных карандашей, потому что в то время они имели тонкий, приятный аромат дерева, из которого делались.
Затем учеба в авиационном институте, турпоходы, возвращение в Миасс — и студия Евгения Никольского. Мои первые работы из глины Никольский рекомендовал на городские выставки.
Первые этюды. Встреча с акварелью на пленэре.
И опять пауза: защита диплома, похороны Евгения Васильевича… Только спустя несколько лет, работая на автозаводе, начала серьезно заниматься изобразительным искусством. Встретила чутких художников: В. Аристова, В. Мурзина, Н. Галяткину, В. Соловьеву, Н. Соловьева. Мною заинтересовались члены Союза художников А. Пастухов, В. Бубнов.
Первые выставки. Заочная учеба. Обучение — в первую очередь, самостоятельное — затянулось надолго. За эти годы в изостудии «Теремок» и в ДШИ № 2 подросли ученики, для которых ИЗО стало профессией: Лена Теряева, Ирина и Марина Куликовы, Наташа Попова, Ксения Алешкова, Николай Бакулев, Камиль Насыров и многие другие.
В настоящее время принимаю активное участие в городских, областных и всероссийских выставках».
«Встреча» начинающих художниц с акварелью на пленэре
«Бычок»
Тихо опадают последние листья. Мы с Валей, счастливые, идем через горку в Сыростан. Позади — рабочие будни, впереди — целый день творческой работы на пленэре. Вот уже вершина перевала, видны крыши домов, огороды, стожки сена. Решили остановиться у стожка, огороженного жердями. Начали работать — и тут появился бычок. Он задумчиво посмотрел в нашу сторону, продолжая жевать траву. Постоял, словно обдумывая какую-то проблему, и пошел в нашу сторону.
Мы продолжали писать. Освещение менялось, менялся мотив, и все наше внимание было приковано к листу бумаги. В голове только одно: успеть передать то первое впечатление этого мотива, которое толкнуло взяться на кисть.
— Му-у-у, — раздалось совсем рядом. Бычок смотрел на нас откровенно недружелюбно.
— Иди своей дорогой, не мешай, — отмахнулась Валя. Но бычок только ниже наклонил голову и сделал шаг вперед.
Брошенные нами маленькие камешки только разозлили его. Положение принимало неприятный оборот. В ход пошли баночки с водой. Противник на время отступил, мы успокоились и взялись было за кисти, но не тут-то было!
Водные процедуры лишь на миг остудили горячий нрав бычка — он снова пошел в наступление. Вода кончилась, мы вынуждены были отступить.
Смеясь и недоумевая («чего привязался?»), ушли от стожков на другое место…
Позже, уже на открытии выставки, ко мне подошла Валя:
— Слушай, чего это мы с тобой в Сыростане на этюдах хохотали до слез?.. Не могу вспомнить.
— Это у стожка с бычком, что ли?
— Ну да…
— Так он же был на своей территории. Сено-то для него приготовили, а тут мы «нарисовались», — и мы снова засмеялись.
«Ворона и горностай»
Весна. Станция «Тургояк». Перешли речку. Уютное местечко среди сосен. Нас четверо. Людмила Федоровна (Баженова — ред.) взяла с собой маму, ей 70 лет. Все ушли за хворостом, кроме мамы. Возвращаясь, слышу диалог:
— Ну что тебе?
— Кар!
— Так бы сразу и сказала.
— Кар, кар!
— Тепло стало. Все летаешь?
— Кар-кар-кар!
— Молодец!
Ворона сидит невысоко, поглядывает на собеседницу. Подхожу ближе.
— Не скучно вам?
— Нет, что вы! Я же тут не одна…
Поворачиваю голову, а из-за сосны на меня смотрят два глаза-уголька. Любопытство и непуганое удивление в них: кто вы? зачем здесь?
Шерстка зверька сливается со снегом, трудно различать, но какая грация, какая красота в этом пушистом комочке!.. Зверек отбежал за другое дерево и снова осторожно высунул мордочку из-за ствола — как дети, которые играют в прятки: «Мол, вы здесь еще?». Так, перебегая от дерева к дереву, нас с любопытством разглядывал горностай.
«Змея и калоша»
Осень. Тургояк. Остановились у березки. Полянка пока без снега. Под березой какой-то мусор: шнур от утюга, банки. «Зачем здесь шнур?» — подумала я. Развели костер. Разошлись кто куда в поисках мотивов для этюдов. Я осталась у костра. Через некоторое время возвращается Наталья Георгиевна (Галяткина — ред.) расстроенная — потеряла в снегу галошу. Валентина Моисеевна (Соловьева — ред.) успокаивает:
— Ничего, весной найдем.
Садимся перекусить. Разговариваем. Вдруг шнур разворачивается и ползет к нашим рюкзакам. Мы оцепенели… Голос Людмилы Федоровны (Баженовой — ред.):
— Не бойтесь, сейчас уже не опасна.
Отогревшийся «шнур» не спеша, по-хозяйски обошел все рюкзаки, вернулся на свое место и принял прежнюю позу. Мы облегченно вздохнули. Это была гадюка.
А весной посередине поляны мы нашли калошу Натальи Георгиевны. Сколько было смеха и радости, вспомнили и оживший узорчатый «шнур».
