Врачи — народ удивительной скромности. Ежедневно совершая маленький подвиг в борьбе с нашим нездоровьем, они тем не менее стараются остаться в тени, потому что уверены: «Мы не делаем ничего сверхъестественного. Это просто наша работа!».
Но мы-то, мы-то с вами знаем, что это не «просто работа», а беззаветное служение людям в любое время дня и ночи, в дождь и зной, зимой и летом.
Послушалась — и не пожалела
Вот и гинеколог Лина Владимировна Островская, имя которой до сих пор с благодарностью произносит большая часть жительниц старгорода, была противницей того, чтобы о ней рассказали на страницах «МР».
Но ее доводы нас не убедили, потому что акушерско-гинекологической службе доверено едва ли не самое важное в медицине дело — заботиться о здоровье будущих мам. «Да, — твердила Островская, — расскажите лучше не обо мне, а о нашей службе в целом!». Но, дорогая Лина Владимировна, служба состоит из акушерок, санитарок, медсестер, фельдшеров, врачей, и одна из этих врачей — вы…
В медицину обычно идут по призванию и большому желанию. А вот Лина Мошкина, уроженка Курганской области, об этой профессии даже и не думала. Ее мечтой была журналистика. Вступительные экзамены сдала всего с одной «четверкой», но, как на грех, именно в тот год в Свердловский университет в большом количестве нагрянули абитуриенты из стран народной демократии, а их брали вне конкурса…
Переживала девчонка сильно. Куда податься — не знала: в учителя не хотелось, в инженеры — тем более. «Учись на врача!» — сказали родители. Дочь послушалась — и ни разу не пожалела об этом.
Встреча навсегда
Там же, в институте, встретилась Лина с миасским парнем, с которым решилась связать судьбу, — и тоже никогда не пожалела об этом. Звали парня Роман Островский…
Ручаюсь: у многих из тех, кто читает сейчас эти строки, наверняка всплыли в душе теплые воспоминания о прекрасном хирурге Романе Давыдовиче Островском, который создавал службу переливания крови в Миассе, долгое время руководил городской больницей № 3 и вынашивал идею строительства нового, шестиэтажного стационара.
Мало того, что он был врачом от Бога — он и человеком был необычайно добрым, обаятельным, компанейским, душевным, и руководителем мудрым, дальновидным.
Семечки в подарок
— Лина Владимировна, каково двум врачам ужиться в одной семье? Было ли вам интересно друг с другом, или вы никогда не затрагивали в разговоре профессиональные темы?
— Как ужиться? — со смехом переспрашивает Лина Владимировна. — Да мы виделись-то с Романом крайне редко, потому что брали много ночных дежурств, а приходя домой (две дневных смены и дежурство между ними), я торопилась навести порядок, постирать, сварить обед для мужа и сына. Не до разговоров нам было. Зато в компании друзей наперебой обсуждали свои проблемы — и супруг одной из наших врачей, инженер по специальности, всегда подшучивал над нами: «Ну, когда начнете разговор о том, был стул у пациента или нет?». Скажу еще вот что: работали много, но умели и отдыхать. В воскресенье — в лес, в отпуск — путешествия по стране. Отдых важен для любого человека, а для врача особенно, потому что надо успеть сбросить с себя груз людских страданий, которые так или иначе накапливаются в душе. Но при этом врачами мы оставались всегда. Даже в отпуске. Однажды под Киевом Роману пришлось экстренно удалять абсцесс в горле женщины — так потом благодарная хохлушка принесла ему мешок семечек!
По стопам отца
— Почему Роман Давыдович стал медиком? Это что, преемственность поколений?
— В какой-то мере да. Отец его был творческим работником, а мама — фармацевтом. А вот у меня вообще не было никакой преемственности. Родители — простые люди, папа прошел войну политруком, комиссаром, вернулся домой в 1948 году из Польши. Кстати, с Польшей у нас связана такая любопытная история. Пять лет назад, в год 65-летия Победы, «Комсомолка» опубликовала письмо польской женщины, которая нашла на печке письмо советского солдата своей семье. Это было письмо нашего отца…
— Знаю, что Романа Давыдовича очень любили и уважали его сотрудники и пациенты. И до сих пор его вспоминают добрым словом.
— Да, у него был удивительно легкий характер, общительный, компанейский. Он верил в лучшее и заражал этой верой других. Когда его большое сердце остановилось, в кабинете еще долго висели на стене его фотографии — людям не хотелось с ним расставаться… Может, отчасти смерть отца повлияла на то, что сын тоже стал медиком и выбрал профессию кардиолога.
На лошадке — к пациенту
Сегодня трудно представить, как могут медики обойтись без современного оборудования, а ведь в 60-е годы в гинекологии на улице Пушкина не то что УЗИ и рентген — даже горячая вода отсутствовала, а отопление было печное.
— Представляете? На вызовы мы ездили на лошадке! — смеется врач и тут же становится серьезной. — А вообще работать было тяжело. Много было в те годы криминальных абортов. Не было крови — ее заказывали с автозавода. Не было анестезиолога — приглашали из центральной больницы. Да и наркоза, собственно, не было тоже. Маску с эфиром наденем — и оперируем, приговаривая: «Потерпи, миленькая…». Ходила такая невеселая шутка: «Лучший наркоз — крикоин» — от слова «крик».
Островская вспоминает, что пришла на работу как слепой котенок: теорию знала, а применить ее на практике затруднялась. Училась всему у старых акушерок, в экстремальных случаях вызывала опытного врача. Мечтала заняться оперативной гинекологией.
А по ночам ей снится сон…
— Жалею, что мало оперировала, — сокрушается Лина Владимировна. — Это такое удовольствие — сделать операцию, а затем выхаживать больную, видеть, как она поправляется и потом выписывается полностью здоровой.
— Женщина и операция — в этом, согласитесь, есть что-то противоестественное. Кровь, гной… В обморок поначалу не падали?
— Я ничего не боялась. Даже в институте, если надо было поднять из подвала в анатомичку труп, посылали не парней, а меня. Помню, когда уже работала, приезжали ко мне студенты на практику и падали без чувств при виде аборта. А у меня такого не было. Никогда.
Лина Владимировна Островская посвятила любимому делу без малого полвека. В ее трудовой книжке всего две записи: «принят» и «уволен».
Семь лет назад она распрощалась с гинекологией, но до сих пор видит сон, как она — красивая, высокая, в накрахмаленном белом халате — входит в свой кабинет и с улыбкой интересуется у пациентки: «Ну, милая, на что жалуемся?..».
