«Во мне кипела ненависть к фашистам!»
Беда пришла
22 июня 1941 года. Воскресенье. Тепло и солнечно. Открываю глаза. В доме тихо. Входит мама, садится на стул.
— Галя, вставай, одевайся, — мама протягивает горбушку хлеба и кружку парного молока.
Ем, не торопясь. Замечаю, что мама какая-то другая, ссутулила плечи, молчит.
— Мам, а пирожки? Я сегодня девочек позвала. Ты обещала, — тяну я. И вижу – глаза мамы покраснели, а лицо белее снега.
— Мам, ты заболела?
— Доченька моя родная! Страшная беда пришла, — мама споткнулась на полуслове, потому что в эту минуту зазвучал голос диктора:
— Говорит Москва! Заявление Советского правительства! Сегодня, 22-го июня, в четыре часа утра без объявления войны германские войска напали на нашу страну…»
Галька-обжора
Так началась война. Электричества в доме не было. По вечерам зажигали керосиновую лампу. Жили впроголодь, собирали очистки и радовались, когда находили «жирные» очистки, со слоем картошки. Жарили их на плите, и они хрустели, как современные чипсы. Кусочек черного черствого хлеба считался лакомством, как пирожное.
Опустели полки магазинов, возле хлебных лавок росли гигантские очереди. В начале августа 41-го появилось новое для нас слово — карточка.
Ясидела за партой и мечтала, чтобы хлебных карточек было много-много!
Во мне, как во всех нас, сидел лютый враг — голод. Он возникал внутри и начинал меня посасывать, превращаясь в зверя, и убежать от него было невозможно.
Достала из сумки оладьи из картофельных очисток, жадно жую, а Гришка Петрушин дразнится:
— Галька-обжора, лопнешь от жора!
— Да не обжора я, — и протягиваю Гришке последний оладушек. У Гришки мама умерла совсем недавно, их с сестрой воспитывала тетка, у которой было еще три дочки.
Тебя не убьют?
Дома узнала, что папу забирают на фронт. Сажусь в уголок и плачу:
— Папа, ты ведь вернешься? Тебя не убьют?
Отец ушел, и в доме стало совсем страшно и холодно. Согревали мамины глаза и руки. Давало покой мамино сердце.
Старшая сестра Оля и брат Аркадий тоже ушли на фронт. Сестра Рая все время болела и падала в обморок. А младшие Тамара и Люда не понимали, что происходит в доме, но чувствовали беду, часто плакали, хворали, просили есть. Мама мастерила им игрушки — тряпичных кукол, кораблики из бересты, какие-то корзиночки, рябиновые бусы.
Приходи в 14!
…Вот уже три месяца нет писем от папы. Во мне кипит ненависть к фашистам. Как отомстить за наших солдат?.. Придумала! Пойду на военный завод. Буду работать!
Поднимаюсь по деревянным ступеням, маленькая, худенькая, уверенная в себе.
— Работать хочу!
— Сколько лет?
— Скоро четырнадцать!
— Вот и приходи в четырнадцать!
…Через несколько дней я уже работала в снаряжательном цехе, где делали патроны «Лим», «Маузер» для наганов, пистолетов, винтовок. Я завертывала эти патроны. Никто не подозревал, что мне неполных тринадцать лет, потому что метрики я подделала, сделав себя старше на два года.
Я карточку заработала!
Пролетают шесть часов, хочется домой, но бригадир, забыв, что мы подростки, оставляет работать сверхурочно.
Ноют плечи, болят руки, но мы скачем по цеху, как резвые лошадки. Откуда- то появляются скакалки. Наматываю ее на руку и тоже ношусь возле станков.
Вдруг моя скакалка попала в колесо от станка. Колесо крутится. Я приближаюсь к ремню. Еще несколько секунд — и прощай, моя маленькая жизнь! Но проворный слесарь, Ванька-быстрый, кинулся к моторам и остановил все станки на линии.
С громким воем и лязгом замолчало маховое колесо, я чудом осталась жива.
Вечером, подходя к дому, зову маму:
— Мам, я карточку заработала!
«Гуманитарная помощь»
Утром не хотелось идти на работу. Поспать бы еще пару часов. Вышла в сени и чуть не упала от страха. Передо мной — огромный рыжий пес, а в зубах у него — большой кусок сала.
Есть соленое сало он не хотел, но и отдавать добычу не собирался. Мама стукнула псину палкой по переносице, бросила ему корочку хлеба. Пес выронил сало, вцепился зубами в хлеб и убежал, оставив нам свой «подарок».
— «Гуманитарная помощь», — шутили мы потом, уплетая суп с салом.
Бей фашистов, себя береги!
Я продолжала работать на заводе, но уже бригадиром подростков. Нам установили норму — завернуть в смену сорок восемь пачек. Норму мы перевыполняли. Я завертывала по сто пятьдесят пачек и считалась стахановкой.
Патроны клали в колодку ровными рядами, каждый ряд перекрывали бумажной лентой, а на ней писали бойцам письма и свои адреса.
Я написала: «Дорогой боец! Бей фашистов, а себя береги!» И мне пришел ответ от бойца Сени Частюнина. Он прислал свою фотографию, просил, чтобы я росла быстрее и тоже выслала ему фото. Но адрес я потеряла, и переписка наша закончилась.
Ты больше не будешь чумазой…
И вот настал долгожданный День Победы. Небо озарялось фейерверками и ракетами. Все прекратили работу, выбежали на улицу. Люди обнимали друг друга, плакали. Один пожилой мужчина схватил меня и поднял кверху: «Деточка, ты больше не будешь такой чумазой, война кончилась!»
Вскоре пришел с фронта отец. Брат и сестра тоже вернулись. Я выжила в той страшной войне, стала бабушкой и прабабушкой, выучила сотни ребят. Имею шесть медалей «За Победу над Германией».
Сейчас это уже история. Дай Бог, чтобы наши внуки и правнуки никогда не узнали, что такое ВОЙНА.
