Тимофей Перетягин, гимназия № 26.
Двадцать седьмое января 2013-го года. Морозное, удивительно красивое утро. Витиеватый узор на стеклах романтично поблескивает и, кажется, успокаивает. Но нет. Сердце как учащенный метроном отсчитывает минуты перед долгожданной встречей. В классе напряженная тишина. В глазах моих одноклассников совершенно непонятное мне чувство. Где же привычные искры озорства, веселости? К этой встрече готовились, её ждали.
Открывается дверь, в класс входит пожилая дама. Это Марина Земан. С особым придыханием все встали, мальчишки-одноклассники вытянулись, взгляды устремлены на седоволосую, удивительно располагающую к общению женщину. Она пришла сегодня, чтобы рассказать нам историю, которая во время Второй мировой войны потрясла её до глубины души.
– Случилось это шестого октября 1944-го года в лагере Терезиенштадт. Меня, попавшую в плен ещё в 1942-м году, пересылали из лагеря в лагерь, и вот в октябре 1944-го я оказалась в концентрационном лагере Терезина в Чехии. Именно здесь я и познакомилась с австрийской художницей еврейского происхождения Фридл Дикер-Брандейсовой. Широко открытые глаза, большой лоб, короткая стрижка – такой предстала передо мной эта женщина. Художница в условиях концлагеря обучала детей рисованию.
Как сейчас помню, разговор наш состоялся накануне отъезда Фридл с детьми в Освенцим, что означало дорогу в один конец. Сумерки. На небе сгустились тучи. Идёт дождь. Под конец дня мы остались наедине. Я задала вопрос:
«Фридл, почему именно рисунки?»
Она улыбнулась краешком губ: было видно, что этот вопрос уже не раз становился предметом обсуждений.
«Можно ли вообще обучать детей чему-либо в нечеловеческих условиях? И дети ли они после всего увиденного?» – не унималась я.
Никак я не могла понять, зачем они это делают: время скоротать, от скуки? И зачем это всё нужно Фридл? Всё сказанное далее послужило уроком: сошла пелена с глаз, и Фридл предстала путеводной звездой, которая соединяет прошлое и будущее, благодаря которой появляется надежда. В тот момент она была похожа на бледно-золотой цветок на тонком стебельке. Нет, скорей – дух, божество. Богиня! Такая возвышенная внутренняя красота не может быть земной! Святые на небесах чисты и непорочны, но святые среди грязи – вот это чудо!
«Рисовать, – начала она, – чтобы была надежда на спасение, рисовать, чтобы жить. Видите ли, изобразительное искусство помогает им на время забыть эту страшную действительность. Хочу заставить ребячью фантазию унестись за пределы Терезина, чтобы отступил страх смерти. Искусство как надежда на будущее. Я не ставлю целью сделать всех художниками: они прежде всего должны стремиться к всеобъемлющей свободе. Именно в ней реализуется ребёнок».
– Я была потрясена до глубины души, – с нескрываемым волнением рассказывает нам Марина Земан, – этим монологом Фридл, учителя, обречённого на гибель, но по-прежнему стремящегося вернуть милосердие в наш страшный мир. Я долго не могла уснуть в тот вечер: всё думала, что, несмотря на все победы бессовестности и нравственного упадка, в сердцах всех народов продолжает теплиться надежда как высшее свойство человеческой души. Мы люди. Мы на одном корабле плывём, все вместе: и хорошие, и плохие, и разных вер, и разных национальностей – все на одном корабле. И у нас есть выбор: плыть всем вместе или умереть поодиночке.
Чуть заметная дрожь рук, глаза нашей собеседницы подернулись влажной пеленой – и звенящая тишина в классе, лишь изредка тяжелые, недетские, прерывистые вздохи моих одноклассниц. Несколько минут всеобщего оцепенения. Воспоминания вновь потекли неторопливым, но взволнованным рассказом Марины Земан.
– Настало шестое октября 1944-го года – день, когда Фридл Дикер-Брандейсова и её ученики – дети, идущие за своей путеводной звездой, – были отправлены в последний путь, в лагерь смерти Освенцим. Исхудалые, голодные, просыпающиеся от судорог, сводивших покрытые ранами ноги. Это были люди, больше похожие на призраков, но их глаза по-прежнему были озарены ясным светом.
Девятое октября 1944-го года. Душегубка. Последние минуты Фридл. Всё глубже она погружается в сон, чувствуя, как немеют руки и ноги. Голова, кажется, разрывается на части. Начинаются муки удушья. Своим угасающим сознанием она понимает, что эти муки ещё не смерть. Это ещё жизнь, последние содрогания, последние муки жизни. Это последний удар, который наносит жизнь. Фридл кажется, что она спокойно и мерно плывёт по безбрежному морю видений. Но тут в последний раз появляется свет – настолько яркий, что озаряет всё вокруг. И в этот самый миг сознание навсегда покидает её…
Оцепенение вновь охватило класс, наши девчонки уже не скрывают слёз, некоторые не могут сдержать рыданий: «А дети?!!! Почему?!!! За что?!!!».
На фоне морозных стёкол – алые розы. Цветы в руках Марины Земан как дань памяти безвинным, безгрешным детям и их наставнице, которая до последнего вздоха была рядом.
Нет, это невозможно забыть! Я уверен: человек умирает, когда его забывают, но пока хоть одно сердце помнит его, он жив. Рисунки детей концлагеря в Терезине – это их души в нарисованном мире, а объединяет их всех душа Фридл Дикер-Брандейсовой – учителя мира.
