Д. Мызников
Предисловие.
Хочется написать об обычных людях, об обычной жизни. Но обыденность слишком скучна и однообразна и вряд ли заслуживает того, чтобы о ней писали.
Да, она была такой, если бы не случай. Случай врывается в жизнь людскую, делает ее веселой, наполняет сюрпризами и неожиданностями, приносит порой ужас и страх, обиду и боль, тоску и грусть. Самый безобидный или даже добрый поступок иногда приводит к таким последствиям, что конечный результат разительно отличается от задуманного (начального). Роль случая в жизни человеческой настолько велика и огромна, что при глубочайшем рассмотрении той или иной ситуации можно подумать будто все вокруг подвластно случайностям если бы не было этого, то не случилось бы то, а если бы не получилось, то могло быть совсем по другому и т.д., и т.п. Но кто же организовывает эти случаи? Не мы ли сами? Кто играет нами, как шахматными фигурами? Не мы ли? Конечно, случайности создаются людьми. Не будь нас — не будет и их. Но случай не рождается сознательно. Вся прелесть и весь ужас его именно в непредсказуемости. Естественно, существует теория вероятности, но и она легко упадет на колени перед таинственным и загадочным случаем, в подобном же находимся и мы с вами перед «господином».
Не стоит воспринимать все вышеизложенное как сознание беспомощности перед жизнью, лучше принимать это, как предупреждение или как философские мысли о бытие. Именно так хотелось написать предисловие.
***
Сегодня у Павлика Каткова был велики день — на заводе давали зарплату. Величие дня заключалось в том, что для Пашки эта зарплата была первой в его жизни, и он буквально дрожал от нетерпения. В его пылком, почти еще детском уме, беспрестанно мелькали цифры от очень огромных до смехотворно маленьких — это были рубли, это была его зарплата — таинственная и неизвестная, как все первое в жизни.
От всех этих мыслей Пашкино нетерпение росло все больше и больше. Он смотрел своими голубыми глазами на бригаду грузчиков-стропальщиков, которые в табачном тумане азартно стучали об обшарпанный стол костяшками домино, и недоумевал: «Неужели им абсолютно все равно?».
Федор Романов — выпивоха и весельчак, внимательно пересчитывал домино, лежащее на столе точками вверх, и был, казалось, весь поглощен игрой. На его коричневом и светлобровом лице, в его светлых, почти белых глазах, отчетливо читалось непоколебимое желание победить, как будто проигрыш был равносилен смерти.
— Отошел! — деловито заключил Романов, ударив по столу.
За столом сидело еще четыре человека: тридцатилетний Дима Распопов, пожилой дядя Вова (Пашка думал, что он пенсионер), поблескивал золотыми зубами Игорь Курнаев — парень лет тридцати пяти, Василий Голощапов — двадцатилетний молодой человек. Все они (за исключение дяди Вовы) смачно курили, выпуская едкий дым. Помещение было до такой степени прокурено, что все, включая стены, пол, стол и даже пластинки домино, пахло окурками. Комната грузчиков находилась в подвале цеха, точнее не цеха, а складов. Здание это являлось перевалочной базой для всего того, что приходило на завод. В задачу грузчиков входило получить это «все», то есть разгрузить, а когда за «этим» приедут — отгрузить «это» со склада. Под словом «это» могло скрываться что угодно: от болтов и гвоздей, до сложных приборов неизвестного назначения.
В бригаде семь человек, кроме вышеперечисленных, был еще Николай Иванович — пенсионер, который никогда не играл в домино, не курил, не пил и всегда сидел в раздевалке (в соседней комнате) читал газету. В свои шестьдесят пять лет он был розовощеким и крепким работником, не хуже молодых.
Пашка достал сигарету без фильтра и закурил — в свои восемнадцать он уже сильно привязался к сигаретам. Он был не глупым человеком и разительно, даже внешне отличался от коллег грузчиков. После 11 классов он провалил экзамены в институт, и собрался было в армию, но помог случай — случайная драка, где Пашка заработал сотрясение мозга, и таким образом, получил отсрочку от призыва на полгода. Он вспомнил, как трое пьяных парней — здоровых, как на подбор, легко отдубасили их компанию и почему-то улыбнулся…
— Рыба! — заорал 49-летний Романов и ударил по столу с такой силой, что домино посыпалось на пол. Мужики считали очки. Игорек остался «козлом». Все хохотали, тыкая в него пальцами, а он матерился и предлагал сыграть еще.
Пашка не играл в домино, так как не мог понять как Фёдору, да и всем другим удается так быстро и легко распознать, что у кого на руках и сделать правильный ход. Пашка сплюнул с губы табачинку и посмотрел на часы — без пяти три. Решили идти в кассу.
Народу было человек двадцать. Пахло женскими духами, табаком и даже перегаром и соляркой.
— Ну, что, Павло? Обмываем? — спрашивал Василий, выпятив соответственно на руке мизинец и большой палец.
— А как же! — бодро ответил Павел с нетерпением смотря на заветное окошко.
Спиртное он не любил. Не то, что Пашка был заядлым трезвенником, просто алкоголь вносил такой громадный вред его организму, что наутро после возлияний ему было так плохо, что никакая сила не могла поставить Каткова на ноги. Он лежал пластом целый день периодически убегая в туалет и слушал нескончаемые упрёки родителей.
Пашка был единственным ребенком в семье, и родители любили своего голубоглазого сыночка. Павлик тоже любил их, или думал, что любит, но не всегда понимал. Вот и сейчас он решил купить им какой-нибудь подарок. Какой он еще не придумал. Цветы матери? Дорогие сигареты отцу? Диски? Люстру? Колбасу? Торт? Шариковую ручку? Мысли вихрем крутились в его голове, набегая одна на другую, путаясь и повторяясь.
— Фамилия?
Он и не заметил, как подошел к окошку и теперь удивленно смотрел на молоденькую кассиршу, холодно глазевшую на него сквозь железные решетки кассы.
— Катков… Павел Сергеич, — проговорил он и стал искать свою фамилию в ведомости.
Пашка расписался напротив цифры 1221, 43. От суммы перехватило дух. Пашка был счастлив и жадно смотрел на ручки с синенькими ноготками, которые ловко отсчитывали купюры.
Завод находился в лесу, немного в отдалении от троллейбусной остановки, был весь огражден бетонным забором, тщательно охранялся, поэтому достать спиртное, и пить его здесь было просто невозможно и глупо.
Выйдя через проходную Пашка, Фёдор, Игорёк, Димка и Василий, простившись с дядей Вовой, который спешил куда-то и не захотел обмывать, сгрудились возле ларька, стоявшего тут же, на предзаводской площадке.
Пашка разглядывал пеструю витрину и улыбался — он мог купить все. Игорёк посоветовал взять «пшеничную» и пиво. Павлик попросил у продавца три бутылки водки, шоколад, сигареты, пиво и разовые стаканчики. До города можно дойти через лесок, а там было много скамеек и столиков. На том и порешили.
Бабье лето было в самом разгаре, осенний лес шуршал желтыми листьями, скамейки были сухими и грузчики рассевшись на них по обе стороны столика, начали обмывку. Спиртное подействовало быстро: водка и пиво делали свое дело. Пашка разрумянился, все мужики казались ему такими родными и добрыми, что он наивно улыбался, слушая их разговоры «за жизнь».
Василий, Димка, Игорёк хвастались многочисленными девушками и победами над ними, а Федор рассказывал Паше о прошлом — СССР, КПСС, обильно разбавляя свое повествование матерками.
Девушки у Пашки не было, хотя с одноклассницами были хорошие отношения. Он никогда не любил, а может и любил, он сам не знал точно.
Открыли третью. Игорька рвало в кустах. Пашка обнялся с Димкой и обсуждал очень важную тему — служба в армии. Фёдор с Василием курили и пили, чокаясь пластмассовыми стаканчиками. Их осталось только два — остальные сломались.
Пашка вспомнил о родителях. Мать знала, что у него сегодня получка и наверняка ждала его, а он сидит здесь, пьет водку и курит, как взрослый мужик, а она, наверняка, волнуется и переживает. Ему стало грустно, и он опять почему-то улыбнулся. На часах было половина седьмого, магазины еще открыты, Пашка еще успеет купить подарки отцу и матери. Захмелевшее сознание зацепилось за эту мысль и заставило Пашку встать.
— Пойдемте домой, — сказал он, опираясь на столик и уронив шоколадку и рваный пакет с чипсами.
— Пахааан!!! — закричал Игорь, ломая кусты, — Давай выпьем!
Игорёк повис на Пашке и они упали. Игорь ударился об угол скамейки и рассёк бровь, но боли он не чувствовал, встал и желая налить в стакан, уронил и пролил водку. Фёдор, как старший, прилепил ему на лицо какой-то листок, взял оставшееся пиво и сказал: «Прём!».
Пашка не помнил точно, куда все делись, но оказался он именно в том магазине, в какой и хотел попасть. Время было половина восьмого и универсам еще работал. Пашка улыбался молодым продавщицам и встал в очередь за тортом. Народу было немного — человек пять.
Возле выхода стояли три мальчишки лет двенадцати со взрослыми и серьезными лицами. Один из них подошёл вперед очереди и спросил жалобно у мужчины:
— На хлебушек, — и протянул грязную руку с жёлтым указательным пальцем.
— Да пошёл ты, — буркнул мужик и отвернулся.
Остальные не обратили на мальчишку внимания, или делали вид, что его не замечают. Пашка не первый раз видел такую картину и всегда сторонился таких бродяжек. Но в глубине души он всегда жалел этих детей и почему-то испытывал перед ними чувство вины.
Пашке страшно захотелось, чтобы эти парнишки улыбались, чтоб им было хорошо и весело, как сейчас ему. И он решил купить им торт, нет, два торта, еще лучше — три. Да, да! Три торта! Каждому по торту! Тогда они будут счастливы…
— Дайте на хлебушек, — мальчишка подошел к Пашке и жалобно смотрел на него с низу вверх. Оказывается грязными были не только руки, но и лицо парнишки. Из-под белых, выцветших бровей, смотрели карие глаза, губы его были какого-то странного сине-красного цвета, нос был грязным, а волосы свалявшимися и явно давно не мытыми. Пашка присел на корточки и зачем-то погладил пацана по голове:
— Как звать-то? — спросил он, улыбаясь.
— Мишка я. А че? — насупился паренек.
— Счас, счас, — бормотал Пашка, пытаясь сидя на корточках, залезть в правый карман брюк и упал назад, на спину, но тут же поднялся, достал, наконец, все деньги из кармана и протянул их мальчишке.
— Держи, — сказал Пашка, улыбаясь. Паренек тупо смотрел на деньги, не решаясь их взять. Пашка глядя на него, вдруг вспомнил свою детскую фотографию, где он в таком же примерно возрасте, только гораздо счастливее и беззаботнее, стоял во дворе своего пятиэтажного дома и улыбался в объектив. А Мишка не улыбался, и вообще он был настолько серьезен, что даже удивление не отразилось на его лице. Но все же дрожащая детская рука жадно сжала купюры, и паренек стал пятиться назад, все еще не веря в такое счастье. Потом он судорожно затолкал деньги в карман рваного китайского трико и бросился к выходу, вместе с ним исчезли и его друзья.
Пашка стоял и с глупой улыбкой смотрел им вслед. Очередь и продавщицы только пожали плечами и отвернулись от него:
— Дурак, — прошипела одна из продавщиц, и принялась взвешивать пряники.
Пашка пришел домов в половине десятого, ему было плохо, и сильно болела голова. Матери не было дома. Отец, заметив, что сын пьян, назвал его «козлом». Пашка разделся и, не умываясь, лег спать. Заснул он мгновенно. Ему снились маленькие е мальчики, они были грязные и оборванные, носили туда-сюда торты, но не ели их, а все время улыбались. Пашка крепко спал, дыша перегаром. Когда мать зашла к нему в комнату, она увидела, что сын широко улыбается во сне. Она вздохнула и назвала его «свиньёй», но как-то не зло, а по-матерински, обречённо — нежно.
Мишка, Егорка и Петька были друзьями. Они — неблагополучные дети, из таких же неблагополучный семей. Познакомились они здесь же — на рынке возле универсама. Мишке и Егору было по десять лет. Петьке — девять. Сегодня им повезло: какой-то пьяный придурок просто так дал Мишке девятьсот рублей. Протянул руку и отдал. Сейчас они ели пирожное, мороженое, пили «Фанту». А еще попросили бомжа Витьку купить им сигарет и даже дали денег ему на водку. Глупая молодая продавщица продала Мишке пять тюбиков клея «Момент», брезгливо махнув на мальчику рукой.
Несмотря на бабье лето, ночи были уже холодными, и троица ночевала в подвале джевятиэтажки, где было тело и сухо. Слабая лампочка тускло отвечала жилище беспризорников. Наевшись до отвала, Егор и Мишка достали целлофановые пакеты, и умело налив в них клей начали «мохать». Мультики были яркими. Мишка видел магазин, где было много всего, и за каждым прилавком сидел на корточках один и тот же продавец с голубыми-голубыми глазами и протягивал Мишке деньги. Все продавцы улыбались и говорили: «Держи!». Мишка складывал деньги в рюкзак, а он все тяжелел и тяжелел. Мишка уже не мог нести его перед собой, но и бросать тоже не хотел. Он ходил по магазину, собирал деньги и улыбался.
Петька смотрел на то, как Мишка жадно вдыхает «Момент» — заканчивался уже третий тюбик. Егор отключился, лежа на полу, постанывая. А Мишка все дышал и дышал. Петька уснул, а когда проснулся, то увидел лежащего с широко раскрытыми глазами Мишку, — он улыбался. Петьке стало страшно. Он разбудил Егора. Они попинали товарища и подули на его глаза, но реакции не было. Забрав из Мишкиных брюк остатки денег и пакеты с едой, мальчишки решили бежать и больше никогда не приходить сюда.
А Мишка остался лежать, сжимая в холодной руке целлофановый мешочек с клеем, улыбаясь. Последнее что он видел — это молодой парень с голубыми глазами, который улыбался, улыбался, улыбался…
