Так называли особо выделенный для производства меди первый миасский завод.
Спустя два года после пугачевщины на плотину реки Миасс снова пришли люди. Заводская контора купца-промышленника Лариона Лугинина произвела перевод некоторой части рабочих со златоустовского и саткинского заводов в мае 1776 года.
Каким же образом после войны, после гибели и ухода большинства работных людей заводчик смог восполнить их состав и найти необходимое число рабочих рук для строительства медеплавильного завода?
Кадровый вопрос
До войны при двух лугининских заводах числилась 2631 душа мужского пола всех возрастов. Это были в основном крепостные люди, доставшиеся купцу в 1768-69 годах от прежних их владельцев: купца Масалова и графа Строганова. Граф, владевший саткинским заводом, будучи дворянином, имел право покупать в заводы крепостных и большое их число перевел в Сатку со своих прикамских заводов. Купцы же правом покупки крепостных после 1762 года не обладали, но отец и дед Масалова купили их раньше и много семейств перевели на Урал из-под Тулы, со своих закрываемых железоделательных заводов.
Часть этих семейств принадлежала купцу Лариону Лугинину, владевшему тульскими заводами совместно с Масаловыми. С покупкой златоустовского завода все люди стали числиться за Лугининым. Кроме того, в 1772 году он купил у московского вельможи Прокофия Демидова два недействующих завода в Нижегородской губернии вместе с 414 душами мужского пола. В феврале 1773 года Берг-коллегия все же разрешила перевести этих крепостных людей в Златоуст. Так Лугинин обошел закон 1762 года. Однако недостаток рабочих рук оставался существенным. Нехватку в 1800 душ приказчики старались восполнить поиском и приемом вольнонаемных людей: башкир, староверов, бродяг и некрепостных государственных крестьян Поволжья, Приуралья и Зауралья. Крестьян привлекала уплата за них государственной подати, но многие, взяв деньги, годами не могли потом отработать долг, становясь «задаточными людьми».
Именно таких работников распустил атаман Кузнецов в декабре 1773 года, уничтожив их долговые расписки. Из непосредственно лугининских рабочих, воевавших в отрядах Пугачева, было убито 500 человек (по другим данным 629). Многие покинули заводы после их сожжения. До двух тысяч человек обоего пола приказчикам в течение года удалось разыскать и вернуть, однако без вести пропало 490 человек. Денежные же убытки Лугинина в связи с уничтожением заводов составили 67,5 тыс. рублей (более 330 млн рублей на нынешние деньги).
Претензии с запросом
В связи с разрушением и сожжением заводов и заводских поселений к правительству за помощью обратились многие заводовладельцы. Претензии их были явно завышенными. Лугинин, например, просил приписать к его заводам до 2 тыс. государственных крестьян, требовал беспроцентной правительственной ссуды в 300 тысяч рублей (с отдачей через десять лет) и выпрашивал охрану заводов военной командой. Последний пункт в какой-то мере был выполнен (см. «МР» № 58). Из запрошенных денег казна выделила ссуду в 102 тыс. рублей. А вот что касается людей, то здесь Лугинин не получил ничего.
Необходимо напомнить, что в ноябре 1773 года, когда Пугачевская война еще только началась, Берг-коллегия в своем указе определила для Лугинина: «строить новой завод так и в действо его приводить вольнонаемными людьми». Однако при острой нехватке людей между заводчиками шла борьба за каждого из них, особенно после пугачевщины.
Возможно, Лугинину в этой борьбе повезло больше. Как утверждалось еще недавно, «…он, покровительствуя беглым с рудников других заводовладельцев, с каторги, бродягам, крепостным, бежавшим от своих господ-угнетателей, скоро собрал достаточное количество рабочих». Если прибавить сюда возвращенные приказчиками семьи, то число работных людей действительно было восстановлено. Во всяком случае, говоря о златоустовской конторе Лугинина, канцелярия сибирских, казанских и оренбургских заводов в рапорте Берг-коллегии писала: «…в строение завода [миасского] с мая 1776 года оная контора уже вступила и работных заводских людей надлежащее число переведено».
Беглые люди
Беглые с рудников и заводов могли быть от заводовладельца Никиты Демидова. Об условиях труда на его каслинском и двух кыштымских заводах написано немало.
С заводов Мясникова-Твердышева рабочие вряд ли бежали. Условия здесь были лучше. Неслучайно после ухода Пугачева население Катав-Ивановского завода еще пять месяцев обороняло его от башкир.
С каторги беглецов не могло быть, потому что ее на Южном Урале не было, если не считать каторгой местные рудники. Бежать могли каторжане, этапируемые в Сибирь.
Различные бродяги на Урале были, и если они очутились в Лугининских заводах, то Лугинину повезло, хотя среди них могли быть и лиходеи Пугачева.
Крестьяне, бежавшие от крепостной зависимости, тоже могли дойти до Урала. Но что заставляло их не следовать дальше в обширные и вольные лесостепи Южного Урала и Сибири?
К работникам, строившим Миасс, можно отнести также беглых людей, о которых в 1856 году священник Владимир Аманацкий по рассказам старожилов сделал такую запись: «Часть беглых из Сибири, бывших в шайках предводителей пугачевского бунта, оставалась в лесах Уральского хребта, и, в то время, как начал расстраиваться Мияский завод, некоторые из них миролюбиво помогали переселенцам из Орловской и Тульской губерний устраивать завод; некоторые из беглых даже и сами построили себе домы в Миясе и потом допускались к горным работам».
Немного смущает запись о «беглых из Сибири». Пугачевский бунт почти не затронул Зауралье, если не считать отдельных непродолжительных возмущений крестьян. Возможно, возмутителей потом все же преследовали, и они ушли на Миасс. Однако почему бы им не уйти в глубь Сибири? Были еще пугачевцы, разбитые Михельсоном в мае 1774 года по дороге из Троицка на Кундравы. Но тогда, прожив на Миассе две зимы, им надо было лгать об их приходе из Сибири. Впрочем, о приходе оттуда могли солгать и бывшие демидовские рабочие из отряда атамана Белобородова, разбитого в марте 1774 года под Каслями и Кыштымом.
И все же очень сомнительно, что Лугинин, зарабатывая на разнообразной внешней и внутренней торговле, не воспользовался своими капиталами, чтобы не попробовать пустить их на покупку крепостных крестьян.
Мы строили, строили…
Переведенным со златоустовского завода работникам и беглым людям предстояло поднять на полтора метра высоту плотины, восстановить в ней сожженные водопропускные «прорезы» и мосты, выстроить заново водоприемный ларь, с которого вода должна была падать уже не на лопасти мельничного колеса, а на колеса мехов для 10 медеплавильных печей и 4 горнов. Их вместе с печами для отжига кирпича тоже необходимо было построить. Предстояло строительство лесопильни у другого прореза, мукомольной мельницы ниже по течению, рудной дробильни, кузницы, различных мастерских, складов, конюшни. Люди должны были построить для себя бараки, для приказчиков и управителя – дома и контору. Строящееся поселение уже в 1777 году по документам называли Петропавловско-Мияским заводом. А словом «завод» по одному из объяснений называлось тогда предприятие, построенное за водой, то есть за плотиной.
Через 15 месяцев после начала строительства, 12 (23) августа 1777 года, завод дал первую медь. В сентябре по доношению Лариона Лугинина Оренбургским горным начальством было сообщено в Берг-коллегию: «…завод на реке Миясе строением во окончание совсем приведен и ис числа 10-ти печей ныне 4 медиплавиленные печки и два гармахерских горна складены».
Завод, конечно, еще не был достроен, но Лугинин и не сообщал о завершении строительства, а лишь рапортовал Оренбургскому горному начальству о начале работы завода и просил прислать специальную шнуровую книгу для учета «выплавляемой на оном черной и штыковой меди».
Порядок Лугинин все же чтил и не хотел нарушать его, не получив льгот, положенных ему как строителю нового завода. Новую тяжбу за льготы со вторичным прошением в Берг-коллегию и императрице он начал в апреле 1777 года. Наконец, 13 (24) октября чиновниками Берг-коллегии был подписан указ: «…заводчика Лугинина от платежа по сему заводу десятины … на 10 лет уволить». Ими же 20 ноября (1 декабря) 1777 года был подписан более расширенный «Указ ея императорского величества самодержицы всероссийской из Государственной Берг-коллегии господам ея императорского величества», в котором губернаторам, воеводам и прочим начальствующим лицам было поведано о доводах Лугинина по строительству «особливого медиплавиленного завода», об указе от 7 (18) ноября 1773 года, на условиях которого завод должен был строиться, о начале работы завода, об освобождении Лугинина от уплаты десятины и о его обязательствах по выплате «положенного збора на жалованье статским чинам по 5 руб. с печки».
Медь чугуноватая, черная и штыковая
Построенные в 1777 году четыре печи переплавляли раздробленную руду, содержащую до 8% меди. На выходе из печей получались так называемые медноватый чугун и чугуноватая медь. Чугуна в них практически не было, но и содержание меди в общей массе чушек было невелико. Лишь дальнейшая переплавка их в гармахерских горнах выдавала из 100 пудов медноватого чугуна 25-35 пудов черной меди, а из 100 пудов чугуноватой меди — 60-70 пудов. В 1777 году черная медь отправлялась в Екатеринбург на медный передел в печах-гаркупферах. Именно в таких печах выплавлялась, а затем проковывалась так называемая штыковая медь, производить которую на Миассе стали лишь в 1780-е годы. Штыки из нее не делали. В медном производстве штыками назывались специальные отливки продолговатой формы, шедшие на выплавку монет и посуды. Черная медь шла на выковку медных пушек, прутьев, листов и пр. Таких производств на Миассе не было. Черная медь и часть штыковой меди отправлялась в центральные районы. Для отправки туда нужно было дождаться весны, когда свезенные в Златоуст медные чушки и отливки загружались на речные барки и по рекам Ай — Уфа — Кама — Волга доставлялись на продажу к речным пристаням, а оттуда гужевым транспортом — в губернии и столицы. Из-за нехватки в стране медь за границу в то время не продавалась.
Фото: museum.miass.info
