О развитии событий на Южном Урале после ухода Пугачева было известно немного. Кое-что замалчивалось звестно, что в конце мая 1774 года, после поражения под Троицком и Кундравами, Пугачев с сотней оставшихся у него всадников на пять дней ушел в район среднего течения реки Миасс (нынешний Аргаяшский район), где набрал около двух тысяч конных башкир. Пройдя с огнем через Чебаркуль, Кундравы, Златоуст, Сатку и втрое усилив армию на территории Северной Башкирии и Среднего Урала, «фельдмаршал» двинулся к Каме (см. «МР» № 20, 23). Однако аргаяшский отряд следом не пошел.
И вновь набеги
Башкиры решили вернуться в свои края, пройдя через ранее освобожденные правительственными войсками заводы: Нязепетровский, Верхне-Уфалейский, Каслинский и два Кыштымских. Возможно, отряд ушел сам, возможно, их направил сам Пугачев, руководствуясь указаниями французско-турецких инвесторов об уничтожении заводов (см. «МР» № 34). Как бы то ни было, во второй половине июня башкиры сожгли те заводы вместе с большинством домов и церквей.
В те же июньские дни отрядом башкирского старшины Юлая Азналина, обманутого ранее при покупке общинных земель, были сожжены Усть-Катавский и Юрюзанский заводы. Три деревни под Усть-Катавом — Орловка, Карауловка и Ерал — подверглись сожжению вместе с согнанными в избы жителями. Акция была совершена в отместку несдающемуся Катав-Ивановскому заводу. 16 июня 1774 года в только что блокированном заводе писали: «Мы против таких злодеев все единодушно утверждаемся до последней крови капли стоять неоплошно». Написано это было кем-то из приказчиков, под командой которых сражались рабочие. Сражались не под принуждением.
К сожалению, в Катав-Ивановске обо всем этом сегодня мало кто знает, а говорится же о том, что башкиры, осаждавшие завод, «не сожгли его (вопреки предписанию Пугачева), чтобы избежать гибели своих сторонников — заводских людей». При этом не говорится, что вокруг уже были сожжены все заводы, что там пострадали все «сторонники» и что осада длилась не два месяца, как пишут, а пять. Впрочем, в советское время вообще не писали, что Катав-Ивановский завод был в осаде.
Мирно-военный режим
В сентябре 1774 года своими же соратниками Пугачев был сдан генерал-поручику Суворову. В октябре подполковнику Аршеневскому сдался в плен Азналин. В ноябре осада Катав-Ивановска была снята, и вскоре был пойман (по другим сведениям, сдан) Салават Юлаев — сын Азналина.В этом же месяце произошло массовое освобождение заводских и рудничных людей, попавших за время пугачевщины в башкирский плен. Большинство из них вернулось к своим пепелищам. Зимовали, кто как мог. Много людей умерло от холода и голода. Пропитания, как и работы, не было. На указ Берг-коллегии о восстановлении разрушенных заводов Н. Н. Демидов заявил, что «до тех пор, пока не произойдет усмирения башкирцев, он не имеет никакого способа привести свои заводы в прежнее действие». Восстановление его заводов — Каслинского и двух Кыштымских — началось в апреле 1775 года, когда в правительственном распоряжении А. В. Суворову предписывалось на «заводы с окрестностями дворянина Н. Н. Демидова по соразмерности расставить лагери и следить за башкирцами».
Сам Никита Демидов уже давно жил в Москве. В Туле проживал Ларион Лугинин — владелец сожженных Златоустовского и Саткинского заводов. Опасаясь новых набегов башкир, приказчик Лугинина Федор Ахматов не переставал просить хозяина похлопотать о присылке на заводы солдат. С просьбой о постоянном нахождении воинских команд, без которых «те заводы не могут скоро возстановлены и в действие пущены быть», Лугинин еще до Демидова обратился к правительству, и 20 марта 1775 года граф Петр Панин предписал Суворову «постановить на заводах Лугинина воинскую команду».
Как известно, команда солдат, прикомандированная к Саткинскому заводу, занималась строительством земляных валов, предназначенных для защиты от набегов башкир (см. «МР» № 46). Солдаты, заставляя работать вместо себя здешнее население, обворовывали его и всячески притесняли. Дело со строительством шло медленно, и 15 июня 1775 года начальник команд секунд-майор Фишер пишет приказчику Кураеву: «… из земляного вала крепостца до днесь не окончена от одного твоего упрямства и нерадения…» Видимо, приказчик упрямствовал не только потому, что рабочих не хватало на восстановление завода, но и потому, что одиночные земляные валы строились далеко от Сатки. Башкиры все равно обошли бы эти сооружения.
А был ли это бунт?
Впрочем, башкиры больше не беспокоили заводы. Но причина тому не только в присутствии воинских команд. Заводы и рудники и раньше были выгодны башкирскому населению, поскольку здесь можно было обменять свои товары: лошадей, мед, мясо, меха, рыбу — на муку, чай, ткани и инструменты. Кроме того, башкиры вольнонаемно занимались извозом руды и древесного угля. В войска Салавата они шли лишь под угрозой смерти. Тот, как известно, сжигал избы людей, а иногда и самих людей, не пожелавших идти к нему.
Надо сказать, что некоторые башкиры во время Пугачевской войны воевали против своих же лиходеев, воевали как в составе правительственных войск, так и в самостоятельных отрядах, воевали под руководством старшин, не купившихся на посулы Пугачева.
Конечно, у Пугачева были башкирские шайки, промышлявшие разбоем. Например, те, что сожгли поселения рудников и мельницу на реке Миасс в ноябре-декабре 1773 года. В то время такие отряды дополнительно финансировались французско-турецким альянсом, заинтересованным в ослаблении России изнутри. Однако с подписанием Турцией мира в июле 1774 года и прекращением денежных вливаний башкиры-разбойники успокоились.
Вообще, Пугачевская война для простых башкир не была бунтом, каковым он был для крепостных крестьян Центральной России. Да и национально-освободительная борьба сводилась лишь к желанию большинства башкирских старшин «под шумок» вернуть проданные за бесценок земли.
Затерявшийся указ
26 марта 1775 года канцелярией Главного правления сибирских, казанских и оренбургских заводов в Екатеринбурге (он тогда входил в Сибирскую губернию) был получен указ Берг-коллегии о проведении освидетельствования места, заявленного Ларионом Лугининым под строительство медеплавильного завода. Документ, подписанный еще 1(12) ноября 1773 года и отправленный 7(18) ноября, в том году не был доставлен в Екатеринбург, поэтому можно предположить, что присланный через 16 месяцев указ был дубликатом (см. «МР» № 123, 2013 г.)
Канцелярии Главного правления заводов предписывалось «…послав нарочного горного афицера и с ним геодезии или маркшейдерскаго ученика на коште ево, Лугинина, представленное от него, приисканное к построению вновь медиплавиленного завода … место освидетельствовать и назначенные и отводные к заводам окружности… положить на план…» Указом предписывалось измерить и описать площади лесов, привести погодовой расклад их использования как на строительство, так и на выжигание угля, предусматривалось измерить безлесные места, луга и возможные пахотные земли. Предписывалось также составить планы и профили к имеющимся рудникам «и взяв из рудников штуфы из самых тех мест, где руда добывается прислать в Берг-коллегию, а по свидетельству естли окажется то место для построения завода способным и река 10 медиплавиленных печек содержать может… в таком случае оной просимой им, Лугининым, медиплавиленный завод… на оном отисканном им месте построить дозволить, а естли, где к тому подойдут леса владельческие то об них также и о земле… со владельцами иметь ему, Лугинину, добровольный договор».
С общего согласия
Прошло еще полгода, прежде чем купец-промышленник установил договорные отношения с владельцами земель. 17 сентября 1775 года Лугинин купил у башкир Куваканской волости в верховьях реки Урал огромную площадь в 200 тыс. десятин (100х29 км) за 400 рублей (годовой заработок восьми вольнонаемных рабочих). Как было написано в купчей, «…выбранные от всех мужских людей поверенные старшины… продали мы и все волостные люди со общего согласия тульскому первой гильдии купцу Л. И. Лугинину… собственную нашу землю».
Кроме того, по акту, заключенному в Исетской провинциальной канцелярии (в Челябинской крепости) 10 сентября 1775 года, Лугинин выкупил у башкир Каратабынской и Баратабынской волостей в верховьях рек Уй и Миасс все ранее закортомленные (арендованные) земли рудников и в дополнении к ним все прилегающие территории в радиусе 50 верст от Златоуста. Оговаривалось, что если на купленных землях находились исстари живущие башкиры, то они могли оставаться там жить, пользуясь пашнями, лугами, водоемами и лесом кроме мест около озер Миассово, Ишкуль и Аргази в Баратабынской волости, где башкиры не имели права даже кочевать. Можно полагать, что эти места уже тогда были изъяты у аргаяшских башкир в пользу Лугинина, который тогда же передал их в пользование чебаркульским казакам. Возможно, им был совершен обмен этих земель на часть казачьих земель, расположенных в непосредственной близости от будущего завода. Как отмечалось немного позже, место будущего строительства завода находилось «…в Оренбургской губернии Исецкой провинции в башкирских дачах Баратабынской волости и углом Чебаркульской крепости казачьих дач на реке Миясе». Остается добавить, что словом «дача» обозначали земли, отданные в чье-то владение (от слов «дать», «выдача»), а вышеприведенная ориентировка относится к описанию места, сделанному после того, как миасские земли освидетельствовал унтер-шихтмейстер Петр Резанов осенью 1775 года.
Освидетельствование
26 января 1776 года Резановым по результатам обследования был составлен рапорт, в котором дано заключение: «… оное место под строение медиплавиленного завода с потребными к тому фабриками явилось способное…» В докладе давалась справка о сожженной «в бывой бунт» мельнице на миасской плотине, о необходимости восстановления сгоревших в плотине «вешняшних прорезей», сливных мостов и водного ларя, подробно описывались размеры самой плотины, рассматривалась ее водоемкостная способность и давались некоторые рекомендации об ее увеличении. К заводскому строительству признавались годными «сосновые леса по правую сторону от самого конца плотины вниз по течению в дачах Чебаркульской крепости… а на протчие заводские потребности березовые и других родов леса [которые] состоят по обе стороны вверх пруда и нижее по левую сторону реки Мияса…». До какого места реки правый берег был казачьим, неизвестно. Неизвестно также, когда правобережье вместе с Чашковским и Ильменским хребтами перешли во владение Лугинина.