Нередко темы для публикаций подсказывают нам сами читатели.
Так случилось и в этот раз. Владислав Леонидович Павлов, уроженец Миасса, проживший 40 лет в Петербурге и снова вернувшийся на родину, пришел в редакцию, чтобы напомнить о страшной аварии, произошедшей в Миассе в 1944 году.
Забыть навсегда?
— Мало кому было тогда известно об этой трагедии, — было заметно, что Владислав Леонидович взволнован. — Нигде о ней не упоминали — ни в газете, ни по радио. И я об аварии узнал только спустя 50 лет. Увидев камень около ДОСААФа, решил найти могилу, где похоронены погибшие. Служители Свято-Троицкого храма не смогли указать место захоронения. Зато бомжи взяли за руку и привели прямо к могиле. Что я там увидел? Ямки от чугунных столбиков (сами столбики давно украдены) и — новые захоронения! От прежней братской могилы не осталось ничего. Ни памятника, ни оградки, ни фамилий… Сомневаюсь, кстати, что фамилии вообще были. Но ведь эти люди жили, работали, строили завод, делали машины для фронта — и погибли ради нашей общей победы. Не по-человечески это как-то — забросать могилу землей и забыть про нее навсегда.
Владислав Леонидович, думается нам, абсолютно прав. Почему о первых автозаводчанах, совершавших трудовые подвиги в тылу под стать военным и погибших по нелепой случайности, ничего не известно? У многих из них наверняка остались родственники — здесь, в Миассе, или даже в Москве. Захотят потомки помянуть своих бабушек и дедушек — и не найдут могилы. А если и найдут, то как смогут удостовериться, что это та самая могила и что именно здесь нашел последнее пристанище героический предок?
Об аварии 1944 года время от времени пишут в местных СМИ, но мы сочли нелишним еще раз напомнить о ней. Тем более, что в Миассе есть женщины, ветераны автозавода, которые выжили в той страшной трагедии…
Антонида Григорьевна Жмаева: …Мама, я могла помереть!
— Я пришла на завод 15-летней девчонкой в 1942 году, полгода была рабочей, а потом стала наладчицей. В день, когда
произошла авария, немножко опоздала и не успела в первый вагон — заскочила в последний. Сели с подружками на скамеечку, песню про завод запели — мы всегда песни пели, молодые были, веселые. И вдруг — стук, грохот, крики. Я с лавки слетела, затылком об ее край ударилась. Девчонки на пол повалились. Мотовоз остановился. Мы ничего не поняли: почему затормозили так резко?.. Глядим в окно, а там уже «Скорые» стоят и машин много. Вышли из вагона — батюшки! Дым, пар, вагон на вагоне. Медики нам кричат: «Помогайте!» Да какое там помогать? Мы трясемся все — и от испуга, и от холода. Одежонка-то на нас была немудрящая: фуфаечка, беретка, а на ногах колодки (брезентовые ботинки на деревянной подошве). Зрелище страшное: вагоны всмятку, разруха сплошная… Среди разломанных досок где рука торчит, где нога… Взрослые остались помогать, а мы через болото (район Комарово) побежали домой. Передохнем немножко и снова бегом. На улице Советской была тогда мощеная дорога. Я бегу, а колодки мои стучат по камням, как подковы. Старуха шла по улице, оглянулась в страхе: «Господи, помилуй, я думала, лошадь бежит!» И хотя мне было не до смеха, я рассмеялась от этого сравнения. Дома мама меня не сразу узнала — лицо красное, обветренное. Я ей: «Мама, я могла помереть!» А она заплакала: «Антонида, сколько же тебе досталось…»
Пока пути восстанавливали, нас возили на газгенах. Работать продолжали будто ничего не случилось. Даже те, кто сильно ушибся, все равно пришли на завод. Никто не устраивал похорон, гражданских панихид. Помню Катю Червоткину — певунья, наладчица, на станции жила. Погибла… И один мастер со сборки коробок скоростей — то ли Ломов, то ли Самехин. И еще двое новеньких со станции, мы их плохо знали. Списков никаких не вывешивали, просто мы видели — этого нет, и этого нет, и тот не пришел.
Ходили потом на кладбище, видели памятник. Недолго он простоял. Времена-то были тяжелые, военные, его быстро сожгли, потому что у людей дров не было. Потом на этом месте только бугор и остался, со временем травой зарос…
Вера Георгиевна Романова: Цена жизни — буханка
— Памятник на братской могиле помню: деревянная стела, звездочка наверху, вокруг четыре столбика, на них тяжелые чугунные цепи. Ни одной фамилии на стеле не было. А ведь погибло тогда более 200 человек, в основном молодежь, которая торопилась именно на этот рейс мотовоза, чтобы успеть посмотреть в кинотеатре «Энергия» фильм «Таня» про Зою Космодемьянскую.
Я в тот год работала курьером в железнодорожном цехе. На заводе не было угля, наш начальник ждал звонка от
диспетчера с сообщением, что уголь прибыл. Дождался и приказал немедленно отправить уголь на завод. Диспетчер возразил, что, мол, сейчас пойдет пассажирский поезд, на что начальник ответил: «Я его задержу!» Рабочая смена кончалась в пять часов, но в 16:45 управляющий делами Яков Иванович Кузнецов приказал мне разнести распоряжение о выделении людей для разгрузки угля. Я взмолилась: «На поезд же опоздаю!» Спорить, однако, было бесполезно — пришлось подчиниться. До сих пор благодарю его, бывшего ленинградского учителя Якова Кузнецова, который меня задержал и таким образом спас мне жизнь. Выйди я с завода в числе первых, успела бы сесть в первый вагон и — прощай, мама!.. А получилось так, что я едва успела добежать до мотовоза, крича на ходу главному кондуктору: «Сидор Максимович, подождите!» Вскочила в тамбур последнего вагона, и мотовоз тронулся.
До Мелентьевского переезда было все нормально — тихо, спокойно, а потом что-то неладное произошло. Как мы потом узнали, из-за горы (сейчас ее уже нет, а была она в районе молокозавода) вывернул состав с углем и на всех парах помчался навстречу мотовозу. Наш машинист начал тормозить и подавать частые гудки, но было поздно. Два поезда столкнулись там, где сейчас бульвар Мира. Выскочили мы из вагона. Смотрим: второй вагон врезался в первый, крыша первого вагона перелетела на третий…
В это самое время начальник железнодорожного цеха, осознав, что сейчас произойдет беда, схватил первую попавшуюся машину и помчался догонять мотовоз. Не доезжая до Мелентьевского переезда, понял, что опоздал, и развернул машину обратно к заводу. Белый как стена забежал в заводоуправление, крикнул: «Где директор?» «Григорий Сергеевич на партсобрании», — ответили ему. Он — на собрание: «У меня два поезда столкнулись!» Парторганизацию тут же мобилизовали на спасение людей. На месте аварии разожгли костры, приехали машины «Скорой помощи».
Мы, девчонки, рванули домой, в старый город. Я, добежав до избы, тут же залезла на печку. Братья вернулись из кино: «Что-то на Мелентьевке костры горят. Случилось чего?» Мама ответила за меня: «Там сильная авария, Вера вон пешком прибежала!» Отец моей подружки, дядя Миша Рудов, еще неделю ходил с другими рабочими собирать останки погибших. Из первого вагона остался в живых только один человек — москвич по фамилии Обжорин, уже побывавший в подобной катастрофе. Заслышав тревожные гудки, он смекнул что к чему и на полном ходу выпрыгнул из вагона. Это и спасло ему жизнь. Начальника цеха сочли виновным и посадили на 10 лет.
Долгое время никто не упоминал о трагедии. В 1991 году я пришла в редакцию к корреспонденту Сусанне Любицкой: «Душа у меня болит…» — «А что случилось?» Вкратце объяснила, и меня попросили написать об этом. Рассказ внесли в книгу «У подножия Ильменских гор». С тех пор прошло еще 20 лет. На открытии памятного камня около ДОСААФа один мужчина рассказывал, что его брат тоже погиб в той аварии и что семье тогда выдали буханку хлеба — как компенсацию за смерть…
Это наш долг
— Никогда этих людей не вспоминают, не предлагают почтить память минутой молчания.
Думаю, пришло время восстановить справедливость и поставить на месте захоронения памятник, — предлагает Владислав Павлов. — И, по возможности, найти и обнародовать фамилии погибших.
Мы обязаны помнить своих предков.
От редакции
Если вы, уважаемые читатели, располагаете какими-либо сведениями о той железнодорожной катастрофе, если знаете людей, переживших ее и хранящих воспоминания о ней, если помните фамилии тех, кто погиб, звоните по тел. 57-26-55.
Владислав Леонидович прав: пришло время восстановить справедливость.
