Здравствуй, Миасс!
12 декабря прибыли на станцию Миасс, фактически пробыв в дороге 20 дней. На жительство меня распределили в село Сыростан, которое находилось от места строительства будущего автозавода на расстоянии 24 км. Разместили нас с плавильщиком Семенковым в избу, где в одной комнате пришлось жить четверым хозяевам и нам, поселенцам. Места не было, поэтому мы с Семенковым спали вместе на узкой одноместной кровати. Тревожный это был отдых и сон…
Я поступил во временное распоряжение главного механика будущего завода, мне поручили учет прибывшего и прибывающего оборудования. При морозах, доходивших до 50 градусов и более, мне приходилось часами в худой одежонке в течение суток снимать наледь с инвентарных номеров прибывающего оборудования и заносить в специальный журнал. Немного отогревшись в маленькой котельной, снова шел на мороз. Работали сутки, двое отдыхали, но отдых был условным.
До Сыростана — за 12 часов
Для доставки приехавших москвичей к месту размещения были выделены пять маломощных ЗиС-3. Попасть в них было сложно: каждому хотелось оказаться в тепле пораньше. Но даже счастливчики в машине в большинстве случаев до Сыростана не доезжали. Зима была морозной и снежной. Проехав с полкилометра, перегруженная машина начинала буксовать. Мы вылезали из коробки и начинали «спасательные работы». Вытащив застрявшую машину, снова загружались в нее, но через 200-300 метров все начиналось сначала. Выехав в шесть часов вечера, появлялись в Сыростане в шесть часов утра, промерзшие и измученные до потери сознания. Немного перекусив, я замертво валился в кровать, но выспаться не удавалось. Через 5-6 часов хозяин звал колоть дрова. Брали топор, пилу, сани, шли в лес, пилили, рубили, складывали, чистили двор. А на следующий день к 16 часам уже надо было снова отправляться на завод на сутки.
Убьют так убьют
Сложно было с питанием. Норма продуктов, выдаваемых по карточкам, была явно недостаточной. Единственная открывшаяся столовая, в которой кормили по талонам, в своем меню имела: первое блюдо — баланда (вода, заправленная мукой, с 2-3 небольшими картофелинами и чайной ложкой жира), второе блюдо — затируха (растертая жидкая мука с чайной ложкой жира), на третье иногда давали стакан подслащенного чая.
Мы не роптали, зная, что на фронте еще тяжелее. Среди эвакуированных москвичей были такие, кто пытался сбежать со строительства завода на фронт: «Если убьют, так убьют, зато от голода там не умрешь». Однако военкомат возвращал их обратно, ибо фронт остро нуждался в технике.
150 г хлеба и луковица
В апреле 1942 года нас решили переселить из Сыростана в Тургояк (12 км от завода). Стояла весенняя распутица, машина без конца буксовала. Выехав в 10 часов утра, мы в семь вечера находились в 4 км от цели. Больше шлепали по лужам, чем сидели в машине, ежечасно вытаскивая ее из заполненной водой колеи. Мы были насквозь мокрыми и голодными. Под конец она так засела, что вытащить ее могла только другая машина. Оставив транспорт посреди дороги вместе с пожитками, пошли в Тургояк пешком, в сельсовете узнали адреса жительства. Меня отправили на улицу Октябрьскую, дом 24 к Лузиным. Это был небольшой дом на две половины. В одной жила невестка Лузиных с тремя детьми, в другой — И. Д. Лузин с женой и сын его с женою. В полуподвале была кухня, куда втиснули кровать и сказали, чтобы я на ней располагался. Такое «прибавление» в семействе на мизерной площади мало обрадовало хозяев. Но все же в первый вечер они, видимо, учитывая мое изможденное состояние, усадили меня за стол на этой же кухне, угостили вареной картошкой «в кожухах», налили стакан молока и стакан сладкого чая. Посоветовали лечь спать, а чемоданчик забрать в сельсовете утром. Через полчаса я спал мертвецким сном.
Утром нашел свой чемодан и через 10 минут завтракал в кухне Лузиных. Завтрак мой состоял из 150 г хлеба, 20 г жидкого масла, луковицы, стакана теплого чая и ложки сахара.
Обувь и одежда, в которой мы приехали из Москвы, расползались, а заменить их было нечем. На будущем заводе (пока — стройке) начали делать обувь из текстиля на деревянной подошве. А что особенного! Ведь на Востоке ходят в «деревяшках» — можно и нам попробовать. Ходить было с непривычки сложно и неприятно, но это был временный выход из положения. К осени 1942 года стали появляться ватные брюки и телогрейки. Кто мог их достать, считал себя счастливым.
Не хлебом единым…
На только рождающемся заводе положение было сложным во всех отношениях. С приходом нового директора Г. С. Хламова, ранее руководившего Горьковским автозаводом, началась эра укрепления и подъема производства. Были открыты новые столовые, промтоварные магазины, завод получил в свое распоряжение подсобное хозяйство в Чебаркульском районе. Стало строиться жилье. Некоторые работники переехали из отдаленных районов в заводской поселок. С первых же дней своего руководства Григорий Сергеевич принял решение о создании художественной самодеятельности. Помогала ему жена Мария Ильинична, ранее заведовавшая Домом народного творчества в г. Горький.
Однажды мне предложили после работы явиться домой к директору завода. Там уже сидели работники автозавода, знакомые по участию в художественной самодеятельности ДК ЗиСа: Надежда и Иван Абузины, Андрей Кротовский, Алексей Гришин, супруги Гришины, Ширихин, Анатолий Машаров, Гелоди и еще несколько человек, фамилии которых не помню. Нам сказали, что отныне мы — костяк будущей художественной самодеятельности завода…
Репетиция как средство от голода
Через три дня ко мне пришла девушка: «Алла Шибанова, контролер в БТК инструментального цеха, хочу заниматься в акробатическом кружке». Мы стали готовить акробатический этюд, тренировались после работы прямо в помещении техбюро литейного цеха № 1, сдвинув рабочие столы и положив кусок с трудом раздобытого войлока. Перед репетицией сильно хотелось есть, но начинали заниматься — и голод куда-то уходил. Сейчас удивляюсь: из каких источников мы черпали силы и энергию?..
Шел 1944 год. Еще в разгаре была война. Мы жили и работали в военном режиме. Но наперекор всему родилась и развивалась художественная самодеятельность. Я руководил акробатической группой.
Деревянным клубом нашего завода стали пользоваться сразу, как только была готова коробка. Была крыша, но не было ни потолка, ни пола. На вбитые в землю столбики положили доски — получились скамейки. Несмотря на неблагоустроенность здания, директор завода приказал первомайское торжество проводить в клубе.
Мария Ильинична сумела обеспечить нас шароварами из ситца, а вот с рубашками возникла проблема. Решили выступать без рубах, а девушкам из остатков ситца пошить бюстгальтеры. Чтобы иметь одинаковый цвет торсов, раздобыли у медиков красный стрептоцид и натерлись им перед выступлением. Получился цвет красивого загара. Когда группа из десяти человек появилась на сцене, зал ахнул от восторга и удивления. Стояла нулевая температура, многие сидели в зимних пальто и вдруг — такой контраст! — акробаты вышли чуть ли не нагие. Номер сопровождался сплошными аплодисментами.
«Виктор, жрать охота!»
До 8 июля 1944 года оставалось немногим более двух месяцев, а перед нами стояла уже новая задача — поставить номер к концерту в честь пуска автозавода. Назвали его «Конвейер пущен». Практически это была целая сюита с участием всей акробатической группы с применением оригинальной бутафории, среди которой был и движущийся конвейер с автомашинами. Художественно-акробатическими средствами была отражена история рождения завода — от первых дней эвакуации и до знаменательного дня 8 июля 1944 года. Тренировались после изнурительного рабочего дня в заводском помещении барачного типа. Комната зимой почти не отапливалась, вода в ведре замерзла. Хотелось есть. Как всегда первым начинал ворчать Серогодский (бывший заместитель начальника модельного цеха): «Виктор, жрать охота! Давай сегодня занятие отменим!», на что я отвечал: «Чем раньше начнем, тем раньше закончим. Когда занимаешься, голод не так чувствуется». И, действительно, через 15 минут есть уже не хотелось.
Директор завода как-то заглянул к нам. Пройдя по комнате, ковырнул лед в ведерке, потрогал промерзшие стены и сказал: «С завтрашнего дня будете заниматься в кабинете моего заместителя Байзермана».
На другой день мы ввалились к Байзерману всей группой. В ответ на наше приветствие он встал и ушел. Да, тут было тепло, порядка плюс 12 градусов.
Как-то, придя на занятия, узнали, что в кабинете Байзермана важное совещание с Хламовым во главе. Я приоткрыл дверь, увидел в кабинете человек 25 и хотел было так же тихонько прикрыть ее, но Хламов, заметив меня, пригласил: «Заходите, мы перейдем в другое место». «Григорий Сергеевич, — заметил Байзерман, — неудобно получается, может, они перенесут занятия?» «А ты поторопись со строительством клуба, и проблема будет решена, — сказал Хламов, — а сейчас освободим помещение, товарищи!»
…В 1962 году я больше не смог участвовать в работе акробатов, загрузившись новыми общественными поручениями. Но любовь к акробатическому искусству сохранил и по сей день. Как правило, по утрам перед уходом на работу провожу усиленную зарядку.
От редакции
Люди уходят, а вместе с ними безвозвратно уходит история — та самая история, которая прячется не в сухих строчках школьного учебника и не в научных трактатах докторов исторических наук, а живет рядом, в знакомых нам людях. Мы начинаем интересоваться историей своей семьи (а значит, и историей Родины) слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить, когда человека нет и навсегда утеряны какие-то документальные свидетельства его существования…
ДК «Бригантина» собирает аудио- и видеозаписи рассказов старшего поколения о том, как они жили, чем занимались, как выходили замуж, как преодолевали жизненные трудности. Мы со своей стороны приглашаем вас подключиться к этому проекту под названием «Голос из прошлого». Если в вашем семейном архиве есть дневники и письма, сквозь строчки которых просвечивают характерные черты ВРЕМЕНИ и ИСТОРИИ, сделайте их достоянием общественности. Будем учить историю России и воспитывать патриотизм на примере собственных семей.
