Эту фронтовую историю мне рассказал папа, побывавший на этой короткой, но очень кровожадной русско-японской войне, в которой участвовали не только наши войска, но и монгольские, а позже подсоединились войска Северной Кореи и северного Китая.
— Служить в армии меня призвали из Челябинска весной сорокового года. Попал служить в Первый Забайкальский военный округ связистом. Природа там, дочка, намного, разнообразнее нашей. Там своя, дикая красота. Бывал на самом Байкале, когда меня ещё только призвали в армию. Да, там красиво, а вода–то, какая — как слезинка Господня: чистая-пречистая. Своей большой площадью больше с морем схоже. Много есть растений и деревьев, которых у нас и в помине нет, но Урал от этого не становится хуже, нет. Когда началась Великая Отечественная война с Германией, нас оставили служить, чтобы не было попыток поползновения со стороны противника, и служили мы верой и правдой нашей Великой Родине. Скажешь, высокопарные слова? Что ж, спорить не буду.
Родина в моём понятии — это в первую очередь моя семья, которую я обязан защитить. Это Анюта и дочка Ларочка (вы-то все послевоенные), которую мне не довелось ещё увидать, место, где я родился и где живу, — вот такое моё понятие о Родине. Конечно, всякое бывало — зря хлебушек не ели: похлебали лаптем тяготы войны — до сих пор икается. Испытали всего по полной программе, но всё равно я считаю, что кто сражался с фашистами — им пришлось туже, хотя мы с лихвой испытали на себе все «прелести» это короткой войны. Когда домой прибыл, во мне было весу, как в барашке, сорок пять килограммов. Казалось, война окончена, а нас всё не отпускают по домам — и оказались правы наши генералы. Не зря же говорят: жираф большой — ему видней. Заерепенились японцы, ну и настал наш черёд понюхать пороху. В помощь союзным войскам мы пошли в наступление 9 августа 1945 года. Начались проливные дожди. Небольшие горные речки и ручьи превратились в бурные потоки, сметая всё на своём пути и затопляя долину, но мы шли вперед, устремившись на территорию противника. Командовал нами в ту пору маршал Малиновский, мы его за глаза ласково называли «наш Родя». Толковый мужик и полководец. Как я уже говорил, начались проливные дожди, а перед нами растележились высоченные горы Хинганского хребта.
Смотреть на вершины и то страх берёт, а тут нужно преодолеть их и свой страх. Один бы я ни за какие деньги не рискнул подняться, а «на миру и смерть красна», как говорят у нас. Приказ оспаривать не станешь. Главное ведь что? Побороть страх, только очень жаль, что не всем это удалось. Мы не только сами преодолели эти горы, но и перенесли с собой свою амуницию и винтовки, а также, тащили артиллерию и помогали машинам и танкам, подталкивая их. На вершине нас ожидал ещё больший сюрприз – спуск оказался труднее подъёма. Тяжёлые пушки спускали на канатах, но они тянули нас книзу, грозя сорваться в пропасть или в буйный горный поток. Дождь продолжал издеваться — лил безостановочно. Мы промокли, как суслики. Негде было погреться и просушить одежду. Когда наконец-то спустились с труднодоступных гор, нас ожидал новый сюрприз – топь. Мы преодолели и эту преграду и с ходу пошли в наступление. Японцы были ошарашены. Они считали, что по горам могут пройти только дикие животные. Просчитались по-крупному. Из укрепрайонов открылась беспорядочная стрельба, но наши отцы-командиры не сплоховали: поставили все орудия в ряд на одном километре — и давай утюжить японцев со всех орудий целый час. Представляешь, какая там была мясорубка? Не приведи господь в неё попасть! У них, естественно, началась паника.
Большими отрядами они сдавались в плен. Мне тогда тоже несладко пришлось. Часто были обрывы на линии. Ничего не попишешь — это наша работа, наш долг: ползли, соединяли концы, помогали санитарам вытаскивать раненых — а как по другому-то? Нельзя оставлять своих. А вдруг и с тобой тоже случится? Тогда товарищи помогут, не оставят с бедой один на один. Только так и не иначе – мы же русские, и беда у нас общая. Разгромив укрепрайоны, мы вышли к Чанчуню с запада. Это, дочка, столица Маньчжоу-гу, по-нашему — Манчжурии, там мы соединились с войсками, которые шли с востока и севера. Перед нами была безымянная высотка, откуда постоянно стреляли. Так солдат из соседней роты собой закрыл дот, чем облегчил взятие высотки. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Когда взяли царский дворец, представляешь, лежат перед ним цепочкой трупы со вспоротыми животами — харакири себе сделали: кто сам не смог, так друг друга порезали, не пережив позора. Уж слишком большое у них самомнение, что они, якобы, сильнее нас, а вот облом им, плохо они знают русского Ивана! Разгром Квантунской армии, взятие дворца вынудило правительство Японии прекратить бессмысленную войну. 2 сентября 1945 года представителями
Японского правительства был подписан акт о капитуляции Японии, но отдельные недобитые клочки армии продолжали сопротивляться. Прервалась связь, и мне пришлось ползти искать обрыв. Ты, дочка, не подумай, будто я один ползал — нет, просто один или двое ползут устранять обрыв, остальные отдыхают, приводят в порядок амуницию, пишут письма, помогают товарищам — да мало ли какие дела могут быть. Я нашёл обрыв, соединил и пополз назад. Меня зазнобило. «С чего бы, — подумал я, — это не от страха! Что со мной?» — задавал сам себе вопросы. Я не могу сказать, что совсем не боялся, нет, просто я знал цену страха, научился ему наступать на горло. «Господи, — думал я, медленно, рывками двигаясь вперёд, — ведь долг исполнил, связь восстановлена». Вдруг я, мгновенно, вспотел, хотя полз под дождём. Озноб усилился. Я уже полз, ничего, не соображая, по наитию.
Пули над головой без конца свистели. Вдруг совсем рядом завыл снаряд и взорвался, впереди. Меня накрыло землёй, и что–то мягкое с небольшой высоты плюхнулось прямо на меня. Отключилось сознание. Отрыли меня санитары, так как я был без памяти, накрыт сверху трупом, а из земли торчала моя рука. Я был без документов. Они отнесли меня в походный лазарет, как безфамильного, указав в сопроводиловке местечко, где меня нашли. Оказывается, я получил контузию, а впридачу ещё и лихорадку, как потом выяснилось, — случай не единичный. Про то, как лечился – неинтересно.
Ты же про то, как воевал, спрашивала. Пожалуй, всё, больше и добавить нечего, на этом моя война и закончилась. Скажу лишь, что домой я попал только в середине декабря 1947 года, тогда же и получил медаль. За Отвагу. Вам, дочка, и детям вашим, будущим, внукам и правнукам, чистого, мирного неба над головой, чтобы вы никогда не испытывали тех ужасов, что довелось пережить нам.
Вечная слава павшим!
Этот рассказ я написала со слов отца Горбылева Николая Ивановича, участника этой операции.
Григорьева Валентина Николаевна
